Я – ваши неприятности. Татьяна Полякова

свечи.

      Я с любопытством посмотрела на женщину, стоящую перед иконой Богородицы. Высокая брюнетка с приятным, но строгим лицом. Одета просто. Если бы не Владимир Петрович, я вряд ли обратила бы на нее внимание. Неожиданно женщина повернулась еще раз, увидела меня и стала разглядывать. Не могу похвастать, что к этому можно привыкнуть. Какое-то время мы смотрели друг на друга, потом она отвернулась.

      – Каким взглядом одарила, – зашипела тетушка. – Правду говорят: сердце-вещун.

      – Тетка, не могла б ты помолчать? В церкви разговаривать неприлично.

      Серафима вроде бы обиделась, но замолчала. Владимир Петрович томился бессловесно. Где-то через полчаса жена Циркача направилась к выходу, верный друг слабо дернулся.

      – Стоп, – сказала я. – Не сразу.

      Выждав минут десять, мы покинули церковь. Циркач стоял возле открытого капота своей «восьмерки» и рылся в ее недрах. Мы прошли совсем рядом, он чуть приподнял голову и проводил нас взглядом, понаблюдал, как мы покидаем стоянку, после чего вытер руки и закрыл капот. Надо полагать, машину он уже починил. Мы свернули за угол и дружно закричали и захлопали в ладоши, причем Владимир Петрович громче всех. Чему радовался негр Саша, вообще понять невозможно.

      Тетка Серафима два квартала заходилась в радостном визге:

      – Слопал наживочку, что б мне пропасть!

      – Это было классно, – влез Владимир Петрович и пожал мне руку. – Мои поздравления.

      – Точно. Китайская стена рухнет, а тут мужик… Я уж и сама малость потерялась, а когда ты по ступенькам пошла, и вовсе очумела. Едва не брякнула: ваше высочество, платочек изволили уронить… Он нарочно тебя ждал, – усмехнулась Серафима, – хотел еще раз увидеть.

      – А вы правда актриса? – спросил Саша.

      – Правда. Только в кино не снимаюсь. Я в театре играю.

      – А Циркач про вас спрашивал.

      – Что? – в три голоса спросили мы.

      – Спросил, кто такая.

      – Вот так подошел и спросил? – нахмурилась Серафима.

      – Конечно. Я ж его давно знаю, в «качалку» вместе ходили. Подошел и говорит: привет, Саня. Хозяина сменил? А я ему: нет. Илья перед знакомой выслуживается, виды имеет, а к ней племянница приехала, актриса. Вот он меня к ним и определил… Все, как вы велели.

      – Молодец, – похвалила тетушка. – Еще что-нибудь говорил?

      – Конечно, мы ж минут двадцать стояли. Он спросил: а мент чего с ними? Я говорю: не знаю, по разговорам, так они вроде давно знакомы. А Циркач спросил, как вас зовут. Я говорю: Лика – и добавил: правда, красавица? А он: да уж, ничего не скажешь…

      Я слушала Сашу и хмурилась, Серафима буйно радовалась, а меня терзали смутные сомнения.

      Около двенадцати мы расстались, но не с моими сомнениями, а с мужской половиной команды. Я продолжала терзаться. После обеда меня потянуло в Италию.

      – Тетка Серафима, – сказала с легкой тоской. – А что с нашим отпуском?

      – А чего с ним такого особенного? Отдыхаем.

      – А как же Италия?

      – Временно