Четвертый президент. Рассказы. Владимир Иванович Баранчиков

– он почувствовал свое лицо. Кожа на нем стягивалась, легкие покалывания ощущались в области глаз, щек и подбородка. Боли не было, было чувство невесомости, существовало время и пространство, и более – ничего.

      – Вы меня слышите? – раздался тихий, спокойный женский голос. Его веки дрогнули, горло что-то пыталось выдавить из себя, но ничего не получилось.

      – Если да, моргните один раз. Нет – два раза.

      – Да, – ответили глаза.

      – Вы на интенсивном курсе лечения, скоро вам будет лучше. Ощущаете боль?

      – Нет.

      – Вы что-нибудь помните, как сюда попали?

      – Да.

      Конечно, он помнил, как его забрали с Петровки, затем приехали в какую-то клинику, где его уже ждали. А потом операция, наркоз, и все…

      – Спасибо. Сейчас надо отдохнуть, постарайтесь уснуть. Вам будет легче.

      Черные глаза медсестры внимательно смотрели на пациента, пытаясь оценить его состояние и правдивость его ответов. От этого зависела его жизнь, и это было важно, критически важно не только для него самого.

      Через два дня больного перевели из реанимации в обычную палату, однако лечение не прекращалось – ставили капельницы, кормили через трубочку. Временами он силился вспомнить тот то ли сон, то ли сеанс телепортации в Иной Мир, но образы и диалоги путались, наслаивались, не складывались в единую картину. Но желание восстановить то видение, ибо в нем скрыта важная истина, которая известна лишь ему, Василию Ломакину, его не покидало. Постепенно стали возвращаться силы. При очередном визите Ираклия Давидовича он попросил разрешения пользоваться смартфоном, но в этом ему было отказано. Он пока не мог понять, какую операцию он перенес. В его голове происходила какая-то путаница, лекарственные препараты искажали четкость мысли и предшествующие события, все было как в тумане.

      Любая пластическая операция вызывает психологический стресс даже у психически здоровых пациентов. В случае с Ломакиным зоны вмешательства были очень большие и довольно травматичные. Зато на плоский и подтянутый живот порадовал отсутствием ужасающих швов и гематом, обычных после полосной операции. Кроме того, после окончания курса обезболивания присутствовал физический дискомфорт, который полностью выбил Василия из обычного ритма жизни. Именно поэтому уровень стресса были столь велик, что Ираклию Давидовичу пришлось организовать несколько сеансов психотерапии. Тем не менее, первый психологический шок и откровение, к которому пациент не был эмоционально готов, не заставил себя ждать.

      На пожелание встать с постели врач объяснил Василию, что координация его еще слабая, и может закружиться голова. Когда Василий Петрович впервые подошел к зеркалу и заглянул в него, ни с чем не сравнимое чувство ужаса вспыхнуло в его измученных глазах с набухшими после операции веками, животный страх пробил его, как электрический разряд, от макушки до самых пяток: на него смотрело не его, а чужое, отекшее лицо. Присмотревшись повнимательнее через свои щелочки,