Дочь меабитов. Книга 2. Сквозь огонь. Кристина Лысова

еще что-то говорила, но Габриэлла уже не слышала. Сердце ее зашлось в бешеном ритме, в ушах зашумело. Отбросив корзину, она ринулась к воротам. Мысли вспышками мелькали в сознании. «Корреспонденты меня узнают» «Новости моментально облетят весь мир!» «Тогда меня не посмеют уничтожить, только не на глазах у всех…» Плац показался ей огромным, а ноги невообразимо тяжелыми, будто она пыталась бежать по пояс в воде, в боку кололо. Заметив суету на КПП, она сорвала с головы косынку и ускорилась настолько, насколько могла. Легкие горели огнем.  С противоположной стороны почти с такой же прытью к автобусу бежал начальник лагеря. Нет, нет… Он не разрешил им заехать! Закрывает ворота!

      «Стойте! Стойте!» – громко, на международном языке закричала она. Но никто не обратил на ее вопли внимания. Затворы загудели.

      Интендант с облегчением привалился к воротам. Успели!

      – Чего она там кричит? – старшая надзирательница Дерна, которая должна была встречать гостей вместе с начальником, обратила внимание на бегущую арестантку.

      Амир удивленно посмотрел на Габриэллу, наконец остановившуюся у КПП. Глаза ее лихорадочно блестели, лицо блестело не то от пота, не то от слез. Едва дыша, она хрипло уже на каймиарском спросила:

      – Это были журналисты? Правда были журналисты?

      – А ты что, 320-я, интервью хотела дать? – Дерна надреснуто захихикала. Ее поддержали двое молодых дежурных.

      Амир не рассмеялся вместе с ними. Шагнув к ней навстречу, он спросил:

      – Что вы хотели?

      Габриэлла с тоской посмотрела на глухие ворота. Было ясно, что автобус уже успел развернуться и отъехать от лагеря.

      – Почему вы их не впустили? – она смерила его полным отвращения взглядом.

      – Лагерю только что присвоили статус сверхсекретного военного объекта. Потому и не впустил. А теперь идите и займитесь своими делами. Ясно? – и без того перенервничав, Амир не собирался отчитываться еще и перед арестанткой.

      Габриэлла развернулась и медленно, под гогот конвойных, пошла в сторону прачечных. Ее идеально ровная спина не потеряла своей стати даже от тяжелой лагерной жизни. Присев над корзиной, она собрала разлетевшееся белье и понесла его в стирку. А коричневая косынка так и осталась лежать сиротливым комком посреди плаца.

      ***

      Весь оставшийся день Би двигалась будто бы в полусне, едва чувствуя ноги и руки. Когда пришла пора идти на ужин, она просто не смогла зайти вместе со всеми в столовую. Стояла и смотрела, как такие же, как она, обритые, обезличенные женщины вереницей тянутся ко входу за порцией скудной пищи. Когда все отряды скрылись в здании пищеблока, она пошла в противоположном направлении. Забежав в первый попавшийся сарай, Габриэлла села прямо на пол, между какими-то метлами и граблями. Боль и горечь от упущенной возможности выбраться на свободу навалились на нее, и она, впервые за долгое время, уткнувшись в колени, заплакала навзрыд. Так плачут от бессилия маленькие дети, когда не могут противостоять воле взрослых.  Она жалела себя и сына и всем своим существом