Дьявол носит… меня на руках. Ксения Корнилова

еще.

      Дни тянулись, ночь сменялась утром. Ронни только ел, спал и пялился в небольшой телевизор, который притащил друг примерно через неделю вынужденного заточения.

      – Ну ты влип, – смеялся тогда он, кося взгляд на стакан молока и тарелку свежеиспеченного печенья.

      – Пойдет. Отдохну хоть, – врал Ронни.

      – Ага.

      Примерно через месяц разрешили вставать. Потом ходить. С костылями, кое-как, но уже получалось передвигаться по дому.

      И все бы ничего, если бы Ронни не просыпался каждое утро с волной нестерпимой боли, от которой хотелось выть и выпить.

      – Тебе надо отвлечься, сынок, – глядя на него с едкой смесью обожания и жалости, вздыхала мать.

      – Как? – не спорил Ронни.

      – Может, найдешь себе какое-нибудь занятие?

      – Здесь? В четырех стенах?

      Мать удивилась, захлопала глазами, открыла, было, рот, но тут же закрыла снова.

      – Ладно, ма, не парься.

      Ронни спустил ноги с кровати на пол, прислушиваясь к ощущениям. Болело терпимо.

      – Ты куда?

      – Не знаю. Пройдусь.

      – Я с тобой.

      – Не надо.

      – Ты же сам не… – она замолчала резко, словно выключили свет, прервав ее на полуслове.

      – Ладно. Я тут тогда. Во дворе.

      Она кивнула, отшатнулась к двери и скрылась в полумраке коридора.

      – Чертов ты сукин сын, Рональд Брайан Райт, – выругался Ронни. Полным именем он себя называл только под воздействием кипящей злости. Чаще всего направленной на самого себя.

      – Есть такое, – заржал с порога тот самый друг с телевизором. Его, кстати, звали Криппи, что не являлось настоящим именем, зато прекрасно отражало суть.

      – Криппи. Придурок.

      – Придурок или нет, но готовься целовать мои целомудренные руки.

      Ронни фыркнул и закатил глаза, чем стал еще больше похож на сестренку.

      – Ладно, ладно, обойдемся без нежностей. Я тут тебе кое-что притащил. Чтоб не сдох от скуки.

      На кровать упала покрытая пылью коробка. Заглянув под крышку, Ронни удивленно перевел взгляд на Криппи.

      – Что это за дерьмо?

      – Фотокамера, – обиделся тот. – Староватая, но рабочая. Оторвал на блошином рынке.

      Фотокамера выглядела не просто старой, а доисторической. Хотя, возможно, ее старили наклеенные по бокам бумажки с непонятными символами.

      – Рабочая? – с сомнением протянул Ронни, навел объектив на Криппи, но тот замахал руками и спрятался за дверью – жутко не любил попадаться даже в случайный кадр.

      – Ну, я погнал. До скорого, – проблеял он из коридора и смылся.

      – Камера, – хмыкнул Ронни. Хотел, было, закрыть коробку и зашвырнуть под кровать, но вдруг передумал. Делать все равно нечего, да и, стоило признать, мать была абсолютно права: если он не найдет себе занятие, то просто сойдет с ума или выбросится из окна – хотя с первого этажа лететь недолго, зато поучительно. Если это старье хоть на минуту поможет отвлечься от боли