Дьявол носит… меня на руках. Ксения Корнилова

писать про боль без боли? Как писать про боль без боли? – бормотали губы, пока глаза шарили по пустым страницам в поисках затерявшихся на них слов. Иногда Джейдену казалось, что это не он придумывает сюжет, не он сколачивает, словно хилый шалаш, нескладные фразы. Кто-то сделал это до него, и остается совсем немного – обвести слова по контуру. Пожирнее, чтобы зацепить их покрепче в этом мире, не дать сорваться с обрыва быстротечности в небытие.

      Но для начала эти слова нужно найти. Увидеть. Почувствовать.

      Ничего не выйдет, если он сорвется, если рука потянется к зависшему на краю стола бутыльку с таблетками. Соблазн слишком велик – глаза так и бегают взад и вперед от книги к бутыльку, от бутылька обратно к книге.

      – Миу, – снова подал голос Муравей, подошел ближе, ткнулся влажным носом в оголенную ногу хозяина и тут же отпрянул, совсем по-человечески вздохнув. – Миу.

      – Ты прав. Так ничего не получится.

      Джейден схватил бутылек, высыпал таблетки на ладонь – все сразу, до последней. Облизнул пересохшие губы и, впервые за последние недели, вспомнил, как неохотно лопаются пузырьки на плотной сливочной шапке пивной пенки.

      Воспоминание мелькнуло и пропало. Зыбкое, мимолетное, оно казалось проекцией из прошлой или будущей жизни, как будто не с ним это все было, да и не было вовсе.

      Боясь передумать, Джейден подскочил из-за стола, чуть не споткнулся о вылизывающего куцый хвост Муравья и влетел в туалет, где спустил в унитаз таблетки. Все сразу, до последней.

      Он вернулся за стол и ждал – секунду, две, целую вечность, – что боль усилится, выбьет плечо из сустава неведомой силой, разрывающей изнутри связки. Но боль притихла. Затаилась.

      – Как писать про боль без боли?! – зарычал, тщетно пытаясь подобрать окончание зависшей на полдороги фразы, Джейден и – повинуясь случайному порыву – всадил ручку в кисть левой руки, лежащей на исписанных страницах.

      Перед глазами все помутнело, на пожелтевшие листы бумаги брызнули капли крови. Он смеялся, брызжа слюной, и писал, писал, писал…

      К утру все было кончено. Точка поставлена. Все слова обведены. Есть время поспать, но сон не шел, и не спасала даже абсолютно пустая голова – такая же пустая, как и все тело, изъеденное, изжеванное изнутри.

      Зато не болит. Черт, почему не болит?!

      «Камера пыток»

      Ронни попал в аварию по собственной глупости: въехал в дерево, спускаясь на горном мотоцикле по слишком скользкой тропе и чуть превышая скорость. Суровый врач – мужик с морщинами настолько глубокими, что каждый, кто смотрел ему в лицо, боялся навсегда застрять в них, стоило тому еще чуть ниже наклониться, чтобы рассмотреть что-то своими подслеповатыми глазами, – прошаркал что-то на стариковском и махнул медбратьям, что везли каталку, куда-то в сторону.

      «Лишь бы не в морг», – усмехнулся тогда про себя Ронни, попытался приподняться, но тут же холодные острые пальцы приковали его к залежанным чужими телами простыням.

      – Нельзя