Как Манька Сорванец душу дьяволу продавала. Магдалина Шасть

Колесникову.

      – Петя, да какая же это умница? Дура набитая! Лицо смазливое, а репутация никуда негодная. Пошла в степь корову встречать, а сама с пастухом спуталась, зачем тебе жена гулящая? – вздыхала мама, осуждающе покачивая головой.

      – Ваша правда, мама, – делал вид, что расстроен, Петя, – А ведь Ольга мне нравилась. Глаза у неё красивые и печальные, а походка какая горделивая.

      – Бедный мой сыночек, не переживай, – успокаивала мама, – Найдёшь себе другую невесту, хорошую и честную.

      – Да как же мне, мама, не печалиться, когда моё молодое сердце от жестокой боли остановилось?

      – Ой, сыночек! Ой, Петенька. Давай я тебе своей фирменной настоечки на травах налью, грамм пятьдесят.

      – Давайте, мама, только не пятьдесят, а всю бутылку – мне о-очень плохо сейчас. И, это… я сам себе налью. Не хочу, чтоб вы мою слабость видели.

      Так и жили.

      В ту злополучную ночь Петька Рукавица поджидал в тенистой роще возле дома покойницы Ужицкой свою давнюю любовницу Марью Парамонову, известную на всю область замужнюю вертихвостку. Муж у Парамоновой сильно пил и частенько неверную жену ругал, но Марья своего ревнивого тирана не боялась – заболтает его сказками да клятвами, уложит ночью пьяного в кровать и прочь из дома в густую, как домашняя сметана, темень. К Петьке. Ну, или ещё к кому – тут уж, кто первый подсуетится.

      Ночь была безветренной, и тишина в округе стояла такая, что Петьке, не особо смелому человеку, стало страшно. Хуже всего, что взошла полная луна, а это природное явление не сулило ничего хорошего, ведь всем известно, что в полнолуние творятся самые страшные и странные вещи. Ещё и свежая покойница рядом, как на заказ – тело бабки Ужицкой дожидалось скорых похорон в доме за невысоким забором, всего в нескольких метрах от озябшего от тревоги и мыслей о вечном Петьки Рукавицы.

      На пару мгновений взволнованному парню показалось, что с подворья Ужицких дурным запахом повеяло: разложением и могильным смрадом.

      – Пф-ф…

      Чтобы успокоить нервную дрожь, Петя плотно прижался взмокшей спиной к молодой берёзке, скрываясь в тени её пушистой кроны, как будто от кого-то прятался, брезгливо сплюнул и отвернулся в другую сторону. Метрах в пятидесяти от рощи виднелись кресты и памятники старого кладбища.

      – Твою ж мать, – выругался парень, крепко зажмурив глаза, и тут же подпрыгнул от неожиданности и ужаса.

      – Вот ты где, – прошептал кто-то влажным и громким шёпотом над его левым ухом, – Всю рощу прочесала, пока тебя нашла.

      – Ай! – вскрикнул насмерть перепуганный Петька и завалился от шока на бок.

      – Да это я, Петя, я! – круглое лицо Парамоновой склонилось над ним с заботой и интересом, – Испугался?

      – Нет, конечно, чего мне бояться? – буркнул быстро взявший себя в руки парень, схватил женщину за тонкое запястье и увлёк её, горячую и желанную, в пахучую траву, – Иди сюда.

      Пуговички на коротком Марьином халатике сами собой выскочили