Черное Безмолвие. Кирилл Кудряшов

быть повымерли все.

      Я прислушиваюсь еще глубже – так глубоко, чтобы расслышать дыхание стоящего в паре метров от меня человека. Я не могу видеть его лица за отражающим свет фар стеклом шлема, поэтому не могу ничего сказать о нем – бегают ли в испуге его глаза, или, быть может, его губы сложились в холодную улыбку.… Но я слышу его дыхание. Неглубокое и частое. Просто устал, или боится меня? Волнуется? Скорее всего.

      Я ухожу в мир слухового восприятия еще глубже, пытаясь различить дыхание других. Тех, кто возможно залег рядом с ним в снегу, в засаде. Ничего. Вернее никого.

      Я делаю еще пару шагов к нему, и поднимаю руку, приветствуя его. Он повторяет мой жест.

      – Кто вы? – говорю я.

      – Капитан Арсентьев, взвод охраны "пятерки".

      Пятый бункер. Расположен несколько севернее завода, почти на самой окраине того, что когда-то было городом. От завода всего километра четыре, поэтому "пятерка" всегда считала себя в наибольшей безопасности, чем все остальные. Хотя, безопасность "пятерки" была весьма сомнительной. Да, в любой момент мы могли защитить их от мародеров, или помочь чем-то еще, но и им же, больше других доставалось от постоянных ракетных атак Штатов. И вообще, бомбили то нас, завод, поэтому когда однажды наша система ПРО не пристреляется вовремя, и пропустит ракету, "пятерка". Скорее всего, канет в небытие вместе с нами.

      – Ирина Печерская. Отряд снабжения завода. – представилась я. Все уже давно привыкли употреблять вместо "Завода Ядерного оружия" просто "Завод". Все равно других заводов поблизости не было. Не было вообще. – Можно просто Ира, капитан. И мне было бы проще, если бы знала ваше имя.

      – Виктор. – он кивает, словно бы в знак благодарности за то, что мы с ним можем обойтись без излишнего официоза. Однако, в его по-прежнему сбитом дыхании я не улавливаю ноток спокойствия. Он напряжен. Волнуется… Жаль, я не вижу его лица.

      – Как вы тут очутились. – спрашиваю я.

      – Быть может, продолжим в машине? – предлагает он, неуклюже кивая своим стеклянным шлемом на мой грузовик. – Вы, ведь, не одеты.

      Разумеется, он беспокоится не о том, что я могу замерзнуть на холодном ветру в своей легкой джинсовой куртке и десяток раз перештопанных кроссовках на босу ногу. По меркам нынешнего мира это мелочь. А вот то, что я стою в снегопад без антирадиационного костюма – может взволновать кого угодно. Двадцать минут на открытом воздухе, без защиты обитой свинцом кабины грузовика, и легкая форма лучевой болезни обеспечена… Сегодня, хоть снег чистый – я ощущаю это на том же уровне, на каком слышу дыхание моего собеседника. А вот попадешь под черный снегопад сразу после ракетной атаки – за час есть все шансы словить дозу под пятьсот-шестьсот рентген. Смертельную дозу для обычного человека… Бегуны могут восстановиться даже после трех-четырех тысяч рентген – пара килограмм сырого мяса, или молока – и действие радиации проходи само, нанося лишь незначительный вред. Остаточную активность организма мы выводим