На всех дорогах мгла. Александр Накул

любую ерунду. Те, кто проливал кровь, увидели, что государство за них больше не вписывается. А это означало, что он теперь один против всех. Даже у нас по городу было несколько таких случаев. Один замочил пэтэушника за то, что тот, кажется, козлом его назвал, а на суде оправдывался, что, может быть, не козлом и даже, наверное, не его называли. Ошибочка вышла, прошу войти в положения! Другой просто на всякий случай какого-то малолетнего металлиста избил, требовал «снимать железки». А где-то на Урале был случай, когда один просто гранату в толпу бросил. Ему показалось, что они просто что-то не так делают.

      – Обидчивый был человек.

      – В том-то и дело, что человеку, когда он на взводе, что угодно оскорблением покажется. А если еще и воевал… Вот еще один бывший пулеметчик – присел недавно в Барановичах за тяжкие телесные. Спускались со знакомым по лестнице многоэтажки. Знакомый шел чуть позади, и что-то нашему ветерану стрельнуло в голове, что это он нарочно, что он что-то замышляет. Ну вот и предотвратил замысел чужой головой об окно, так, что этот знакомый с третьего этажа прямо на козырек подъезда приземлился. Теперь врачи говорят, что он, может быть, жить будет, но замышлять больше ничего не сможет. А бывший пулеметчик уже сидит в безопасности, в одной камере с теми, кто тоже что-то сперва замыслил, а потом осуществил.

      – Да уж, вот почему я не хочу в отдел происшествий. Про такое интересно только читать, но уж точно не исследовать.

      – Как сказал один поэт, «Я в дерьме купаюсь, я в дерьме живу».

      – Это что такое?

      – Так, глубины Ленинградского рок-клуба.

      – Тебя, я вижу, так и тянет в Город трех революций.

      – Этот город велик, несмотря ни на что. И на наш немного похож: тоже на болоте стоит.

      – Мечтаешь туда переехать?

      Черский смял стаканчик – так, что из пакетика брызнула последняя коричневая капля. И швырнул его в мусорку.

      – Многие мечтают об этом городе, – произнес он, глядя куда-то в темную даль за высокими стеклами блинной. – В нем есть величие. Какие бы тяжелые времена он ни переживал – в нем есть величие.

      – Так почему не поедешь?

      – У меня еще тут дела. Петербург – это где-то в будущем. А меня прошлое держит.

      – Особисты беспокоят? – с мягкой улыбкой осведомилась Нэнэ.

      Черский усмехнулся.

      – До бывших особистов мне примерно так же нет дела, как до бывших одноклассников. Мои тогдашние особисты теперь сами бизнесом зарабатывают. Возят телевизоры из Минска в больше не дружественный Вильнюс. Пытался с ними об интервью договориться, все-таки такие, как они, – это и есть наш молодой бизнес. Отказались. Но что-то у них не клеится, и они сами не понимаю, что не так делают.

      – Не помогают прежние связи?

      – Да какие прежние связи… До меня уже сейчас дошло, что даже там, в Афганистане, они были не особо уверены в том, что плетут. Может, действительно не кумекали, что в головах у этих горцев творится, – там же до сих пор половина неграмотные. А может, и это еще хуже, думали,