Гребень дяди Нэнси. Саша Фишер

куклу. Вслед за ней появилась высокая худая женщина в высоком тюрбане и бусах. Я снова начал ощущать, как вокруг меня возникает глыба льда…

      – Убери от меня руки, урод! – закричал Прохор. Но клоуны не обращали внимания. Красный схватил его за руки, белый – за ноги. Рядом с ними он почему-то стал смотреться почти ребенком. Он брыкался, упирался, но они даже не заметили его усилий. Я смотрел, как красные фалды волочатся по опилкам, потом перевел взгляд на Эдну. В ее радужных глазах светилось злорадство.

      – Мсье Остап, вы изволите выйти самостоятельно? – услышал я над самым ухом голос конферансье. Попытался повернуть голову или хотя бы пошевелить рукой, но не смог. Конферансье отвратительно засмеялся. Тем временем, клоуны вернулись. Красный дохнул мне в лицо. От его желтой острозубой улыбки пахло аптекой. Как коктейль сазерак. Он взвалил меня на плечо и пошел к выходу. Я смотрел, как его широкие полосатые штаны мешком качаются над ареной. Но пошевелиться не мог. Даже бокал от маргариты все еще был у меня в руках. И голова не качалась. Я как был как деревянная кукла. Мимо моего лица проплыл подол длинного черного платья, на который свисали красные, синие и зеленые бусы. До самых колен, а то и до пола.

      – В следующий раз, мальчик, в следующий раз, – сказала страшная женщина. Горячая ладонь легла мне на спину, и паралич отпустил. Я повернул голову, чтобы посмотреть на женщину поближе, но лицо обдало пылью от кулисы, потом мир закрутился, и я со всего маху грянулся правым боком о брусчатку. Приплясывающая вокруг темнокожая публика захохотала и зааплодировала.

      – Вставай, – Прохор протянул мне руку. Через толпу у входа просочилась лоа Эдна. Ее платье теперь переливалось красным и желтым. – Хоть не убили в этот раз.

      – А вчера убили? – А, точно, ты писал что-то такое в чате…

      Какой-то чернокожий громила хлопнул меня по плечу.

      – У вас все в порядке, белый господин? – Эдна сочувственно улыбалась и держала в руках шляпу Прохора. Очевидно, она упала, когда клоуны тащили его к выходу.

      – Слушай, девочка из Сызрани…

      – Мсье Прохор, пожалуйста, остановитесь, – Эдна перестала улыбаться, ее платье окрасилось в черный. – Вы, вне всяких сомнений умны и талантливы. И вы всегда можете сорвать на мне зло, и я ничего не смогу с этим поделать. Ваши действия причиняют мне боль, я живой человек, я беднее и глупее вас, сейчас вы опять отомстите мне за злорадство, и я буду плакать от обиды, когда проснусь. Но прошу вас остановиться совсем не поэтому. Вы можете сколько угодно топтаться на моем самолюбии и ставить меня на место, но это не принесет вам ни экспы, ни удовольствия. Я связана договором, и не могу вам ответить.

      Радужные глаза Эдны потемнели и засветились темно-пурпурным огнем. Стало отчетливо холоднее, воздух сгустился, вокруг кончиков пальцев девушки заплясали красные искорки. Она подняла вытянула руки и сложила ладони чашей. Между ними соткался клубок вязкой тьмы, внутри которого тускло тлело тяжелое пламя. Голоса Рю-де-Бурбон отдалились, звуки растворились в мареве, окружившем