Я иду по ковру. Леон Гельевич Костевич

воли не видать. Но ты не радуйся, ещё ничего не известно. Я вообще не знаю, идти туда завтра или нет.

      Сашка взмахнула тряпкой, и я еле успел увернуться от брызг:

      – Совсем чеканулся. Сходи обязательно, попытка – не пытка.

      – Вот и Женька так сказал…

      Утром я долго возился в ванной, надел полосатую «выходную» рубашку, взял телефон и, полуразвалясь на диване для лучшего вхождения в образ, набрал номер школы. Посмотрев в зеркало на противоположной стене, я удовлетворенно заключил, что с меня без колебаний можно писать полотно «Смертельно раненый Ильич по телефону приказывает отдать свой паёк детям».

      После гудков трубку снял военрук. Это хорошо: не придется лично контактировать с высшими эшелонами школьной власти. Слабым, но без пережимов голосом я попросил передать – у меня невыносимо болит голова. Просто раскалывается. Пусть уж сегодня меня подменят, а завтра я приползу при любом раскладе: конец года – святое. Без лишних вопросов (военная дисциплина!) военрук обещал довести до сведения и прервал связь.

      Не ощущая вкуса, я прямо со сковороды срубал оставшиеся от ужина макароны по-флотски, выскочил на улицу и на последние копейки поймал «частника».

      Глядя то в бумажку с адресом, то на номера домов, почти сразу нашел «здание икс». Старомодная – чёрная с золотыми буквами – доска у среднего подъезда коротко сообщала: «АО НГТВ», а ниже в скобках расшифровывала – Новое Городское Телевидение. Рядом с подъездом стояли скамейки и дефилировал мохнатый собачонок.

      Охранник в камуфляже, зачем-то потрогав кобуру на боку, объяснил, как найти приемную. Следуя указаниям, я прошел мимо двери с табличкой «Тихо! Озвучка!», уступил дорогу хмурому дистрофику, волокущему, как муравей соломинку, штатив и наткнулся на курившую у окна легкоузнаваемую дикторшу.

      Пока ждал в приемной, волнение понемногу ушло и вернулось только внутри кабинета главы телеканала: по западным детективам офис сталелитейного магната мне представлялся именно так. Его хозяйка выглядела лет на сорок с припёком, но, судя по короткой стрижке «под мальчика» и юбке чуть выше колен, вряд ли хотела признавать возраст. Понаблюдав за моими поползновениями прикрыть дверь плотнее, она раздосадованно бросила: «Просишь-просишь этого Ойбаева починить!.. Оставь её в покое, садись.»

      Я присел на краешек стула.

      – Значит, Юра, для начала расскажи немного о себе, – бросив взгляд на страницу перекидного календаря, перешла Москвина к существу вопроса.

      Не до конца понимая, каких именно сведений от меня хотят, я на ощупь изложил некоторые факты своей биографии, особенно напирая на окончание филологического факультета и преподавание языка с литературой, что, как мне казалось, должно было свидетельствовать об умении обращаться со словом.

      – Хорошо, – внезапно прервала Москвина. – Я возьму тебя в «Новости». Но с испытательным сроком.

      – Извините, – промямлил я, – очень неудобно об этом спрашивать,