БутАстика (том I). Андрей Буторин

на самом деле. Но ему казалось, что им подошел бы любой цвет – хоть алый, хоть черный, хоть, как у него, зеленый – Шека все равно была прекрасной. Самой прекрасной на свете, краше всех. Он тут же вспомнил о Соне, и чувство вины кольнуло сердце. Но то, что творилось сейчас с ним, оказалось сильнее вины, и та, скукожившись, спряталась куда-то вглубь его естества.

      – Ты красивая… – невольно прошептал он.

      – Я знаю, – так же тихо ответила Шека, а потом, оглянувшись на притихших вокруг костра женщин, выкрикнула: – Идите вдаль!

      Дикарки безмолвно поднялись и тут же растворились в лесной темноте.

      – Что ты сказала Туру? – спросил Зел. – Что такое «карраса»?

      – Тот, кто часто и подолгу испражняется, – усмехнулась дикарка.

      «Засранец», – «перевел» Зел и подумал, что Шека говорит больше и куда лучше, чем встреченные им до этого варвары. Недаром она стала их предводительницей. А Туру ему стало даже немного жалко. Наверное, очень обидно услышать такое из уст любимой женщины, да еще в присутствии другого мужчины, которого Туру наверняка посчитал соперником. И, скорее всего, не напрасно.

      Шека вскоре подтвердила его нескромные мысли.

      – Ты – мой мужчина, – потянула она его за здоровую руку. – Пойдем, ляжешь со мной.

      – Но мне надо рассказать тебе… – слабо запротестовал Зел, с ужасом ощущая, что чувство вины перед Соней совершенно исчезло, словно сгорело, испарилось в пламени костра, отражающемся в глазах напротив. Он был готов идти за этой закутанной в звериные шкуры дикаркой куда угодно, лишь бы она продолжала смотреть на него, касаться его руки…

      – Потом, – мотнула огненной гривой Шека и повела Зела за руку, словно послушного ребенка.

      Недалеко от костра стоял шалаш, сложенный из ветвей хвойного дерева, которое земляне называли «елью». В этом шалаше все и случилось. И лишь после этого чувство вины снова вернулось, захватило, сжало Зела почти до физической боли. Он отвернулся от дикарки и, чтобы хоть как-то отвлечься, заглушить его, хоть немного унять, торопливо принялся пересказывать Шеке свою «легенду», переходя то и дело на русский язык. К своему стыду, он чувствовал облегчение оттого, что Игнат был уже мертв – по крайней мере, не пришлось высказывать «подозрительную» и весьма опасную просьбу Фасонова.

      Закончив рассказ, он повернул к молчавшей дикарке голову. В проникающем сквозь «еловые» ветви слабом свете догорающего костра ее разбросанные по ложу волосы казались угольно-черными. Их владелица безмятежно спала.

      Снаружи послышался слабый шум. Сначала Зелу подумалось, что это ветер играет ветвями деревьев, но шум, точнее, шорох, был слишком ритмичным, словно кто-то скреб ножом по стволу дерева через равные промежутки времени: «Шарк-шарк… Шарк-шарк-шарк… Шарк-шарк…»

      Стараясь не потревожить Шеку, Зел выбрался наружу. Возле ближайшего к шалашу дерева стоял Туру. Он призывно мотнул головой и направился вглубь леса.

      Зел проверил,