Государев наместник. Николай Полотнянко

дымом пованивает. А на дворе свежо, дышится просторно, небо сине, белые тучи на нём поигрывают. Карсунское сидение изрядно надоело воеводе, прискучил почти медвежий уклад жизни, хотелось вольного движения, но пока за ограду и носа не высунешь, кругом снега, хотя уже изрядно изъеденные дневным солнцем и ночным морозом.

      Последние дни Хитрово в основном был занят писаниной. Направлял грамоты в Казань, Нижегород о доставке работных людей не позже как к дню Святой Троицы, писал в Разрядный приказ, требуя пищалей и затинных орудий для Карсунского острога и Синбирской крепости, направил гонца в Темников, чтобы отобрали среди мордвы сотни три крепких лесорубов и, не глядя на распутицу, направили их в Карсун с топорами и трёхмесячным запасом сухарей, толокна и соли. Этих мужиков воевода мыслил отправить сразу же по прибытии на Синбирскую гору валить лес и разделывать на брёвна для возведения ограды и самонужнейших изб – воеводской, поварни и пороховой казны.

      У ворот громко крикнул воротник, бревенчатые створы заскрипели, кто-то явился в Карсун. «Видать, чужой, – подумал воевода. – Может, вестник?» Недалече послышался шум, и караульщики вывели к крыльцу съезжей простолюдина в овчинной шубе. Приезжий в землю поклонился воеводе, затем вытащил из-за пазухи свиток грамоты.

      – Кто таков будешь? – спросил Богдан Матвеевич.

      – Прохор Першин, боярин, – ответствовал приезжий. – Остальное в грамоте прописано.

      Хитрово сорвал со свитка печать и развернул её. Глянул в начало письма и удивленно воззрился на Першина.

      – Ты моего брата Ивана Матвеевича знаешь?

      – Неделю тому простились у него в приказе.

      – Добро, – сказал Хитрово. – Заходи в избу!

      Он прошёл в свою комнату, сел в кресло и, глядя мимо невзрачного Першина, который робко притулился у дверей, крикнул:

      – Васятка, огня!

      Денщик схватил кочергу, выкатил из печи несколько раскалённых углей и, дунув на них, зажёг лучину, от которой запалил толстую сальную свечу на воеводском столе.

      – Надымил, увалень! – недовольно буркнул Богдан Матвеевич и, развернув свиток, прочитал письмо брата. Затем хмыкнул и с интересом посмотрел на Першина. Тот мял в руках свой овчинный треух и смотрел куда-то вкось от воеводы.

      – Значит ты градоделец? Такой человек мне надобен. Брат пишет, что ты был на Тамбовской черте. Так?

      – Поставил близ Шацка несколько острогов, – смиренно ответил Першин.

      – Как на Москву попал?

      – Я Ивану Матвеевичу всё поведал.

      – Знаю, что поведал. А сам сказать можешь?

      Першин опять уставился взглядом мимо воеводы и молчал.

      – Брат сообщает, что ты вино горазд лопать. Так? – спросил Богдан Матвеевич и грозно глянул на градодельца.

      – Накатывает иной раз на меня эта зараза, – скорбным голосом произнес Першин.

      Хитрово думал над судьбой мастерового человека недолго.

      – За пианство, если случится, буду нещадно бить батогами. Завтра начнешь обмерять и осматривать острог. Сможешь?

      – Смогу,