Поделись своей правдой. Алексей Евгеньевич Аберемко

из песочницы и отошли, но недалеко. Стояли в десятке шагов. Смотрели на чужаков хмуро, но спокойно. Недобро смотрели. Седой шикнул:

      – Пошли домой, я сказал!

      Дети отошли ещё на полшага, не больше. Из подъезда вышла пара средних лет, явно, в домашнем. Старушка с лавочки у подъезда задрала голову и крикнула во вселенную:

      – Михална!

      Сверху (вселенная оказалась на уровне четвёртого этажа) пришёл ответ:

      – Иду уже!

      Через проход между домами просочилось из соседнего двора несколько разновозрастных и разнополых людей. К детям подбежал мальчик, что-то спросил. Девочка с косичками, прикрывшись ладошкой, зашептала ему на ухо. Дети прыснули.

      Появлялись всё новые персонажи. Постепенно лавочки во дворе заполнились пожилыми женщинами. Те, что помоложе и мужчины, стояли. Все смотрели на пришлых.

      – Пошканали отсюда, – предложил Горбатый, – у фраеров сходняк, походу.

      – Самодеятельность выступать будет, – не очень уверенно предположил Малой, может, стрим выложить? Праздник маргиналов. Просмотров наберём.

      – Остынь! Нам вшивого в доски спустить нужно. Косяк исправить.

      Троица потянулась к выходу со двора. У кустов сирени стояли три мужика и что-то разливали из бутылки в пластиковые стаканчики. Обойти не получалось.

      – Пропустите, – буркнул Седой.

      Один мужик протянул ладонь, показывая: обожди. Сидящие опрокинули жидкость из стаканчиков в себя, поморщились. Потом тощий с висящей на ключицах «алкоголичке» не по размеру, на выдохе прохрипел:

      – Не спешите, – занюхал рукавом, – женщины желают побеседовать.

      Горбатый медленно, демонстративно вытащил нож и тут же тяжело осел на бетон двора. Девочка с косичками опустила лопату.

      Я проснулся. Странный сон. Мне часто снятся странные сны. Я их потом рассказываю Люське и деду Серёже. Люська хихикает. Дед Серёжа говорит, что у меня в голове всё не так, как у людей. Только не в этот раз. Сейчас он спросил:

      – Сколько этажей у домов было в том дворе?

      – Ну… четыре или пять.

      – Четыре или пять. Не помню.

      – Напряги остатки вялых мозгов. Ты говорил, что Михайловна ответила с четвёртого этажа.

      Я задумался, вспоминая.

      – Точно, с четвёртого. С последнего.

      – А дома какого цвета были?

      – Облупленного.

      – Дебил! До того, как облупились. Может, краска где проступала.

      – Серые были дома. С зеленцой. Как лишайник.

      – А железная дорога там была?

      – Смеёшься, дед Серёжа? Разве дорога бывает железной? Кто её железом класть будет?

      – Блин! Довелось с недоумком связаться! Насыпь была? Камни острые, в вал насыпанные.

      Голова не вспомнила. Вспомнили руки и колени боль от острых камней, когда я карабкался к ржавой трубе.

      – Были камни. А что это значит?

      Дед Серёжа как-то сразу помрачнел:

      – Значит, значит. Ничего не значит! Хватит лясы точить. Работать пора.

      * * *

      Хорошо жить не природе. Где плохо жить я не знаю, потому что не помню.