Научись любить, если сможешь. Евгения Ник

её откидывает, встаёт с пола, вырастая надо мной. С несколько секунд смотрит на меня, а затем поднимает с пола бедную подушку и запускает в меня.

      – Идиотка! – рявкает он.

      Я, не ожидая от него такого поведения, прихожу в ещё большую ярость. Снова хватаю подушку и бросаю в него. Он в меня. Я в него.

      – Да, как ты заколебала, англичанка! – разворачивается, забрасывает подушку на шкаф, хватает одеяло и закутывает меня в него, словно в рулет, и наваливается сверху.

      – Осадись! И выдохни чуток, а то покраснела вся, как свёкла.

      Воздух забивает всё пространство моих лёгких, а затем, выходит, с какой-то режущей болью. Сердце бешено пляшет за грудной клеткой, а со стороны я и вовсе напоминаю сейчас гусеницу, которая бьётся в предсмертной агонии.

      – Отпусти меня, придурок конченный! Я сейчас заору, и мои родственники вызовут полицию.

      – Ага, давай, устрой тут цирк! Это в твоём стиле, – с сарказмом бросает он и начинает оглядываться по сторонам, кривя физиономию, будто кислый лимон съел.

      Проходит не меньше нескольких минут, прежде чем он разрывает тишину.

      – Это реально твой дом?

      – Представь себе, да.

      – Серьёзно?

      – Миша, похоже, что я шучу? Я понять не могу, что тебя не устраивает?

      – Ну, этот затхлый клоповник… интерьерчик, и в целом, – обводит мою комнату глазами. – пиздец какой-то. Ты тут с предками живёшь? Этот, как его, Толик, тоже тут? Почему не свалишь из этого жуткого хоррора?

      – Обязательно свалю, как только богатенького папика найду себе, который будет меня обеспечивать, – выпускаю наружу свою язву, потому что его слова больно полоснули по мне, оставив болезненную царапину.

      Миша, смотрит на меня не моргая, переваривая сказанное.

      – Ты же не шкура какая-то, чтоб за мягкую кровать и полную тарелку харчей папиков ублажать или я ошибаюсь? – внимательно смотрит.

      – Миша, отпусти меня, пожалуйста, и уходи, а то подцепишь ещё что-нибудь в этом клоповнике. И да, иди осторожнее, не наступи на тараканов, мы их бережём, как священный тотем.

      Ещё минута в молчании и Гора наконец-то выпускает меня из плена. Берёт свои вещи и начинает одеваться. А я забиваюсь в угол кровати, борясь со жгучим желанием разрыдаться от обиды, но я не могу доставить ему такого удовольствия.

      – Если хочешь отсюда поскорее свалить, я могу тебе платить за… – начинает он.

      Во мне вновь что-то щёлкает и поднимается к горлу, раздирая по пути мои внутренности.

      – Миша, заткни, свой, рот! – произношу чётко по слову. – И покинь как можно скорее эту квартиру.

      – Мураш…

      – Нет! – выставляю вперёд руку. – Замолчи и уйди. Я думаю, ты уже многое сказал, поэтому лучше остановись.

      Он шумно выдыхает воздух из лёгких и идёт к двери, открывает её, выходит в коридор. Я безвольно плетусь следом. Проходим мимо спальни мамы и Толика, мимо кухни, на которой они в данный момент сидят и пьют обычный растворимый кофе и поедают бутерброды с докторской колбасой и сметанковым сыром. Замечая нас, мои родственнички