Ганфайтер из преисподней. Роман Изумрудный

или действительно ценное. Причём иногда получалось так, что на ценную вещь претендовало несколько нашедших её, и тут вступал в силу закон сильнейшего. Кто сильнее тот и прав, остальным приходилось или уползать в сторону, зализывая после боя и драки раны, или умирать прямо тут возле ценного предмета, с умиротворением разглядывая ускользающую вещь от цепкого и умирающего взгляда проигравшего. Мир давно катился в ад и умирал в агонии, цепляясь последними скрюченными пальцами за жизнь. Планета была почти мертва и лишь небольшие участки её, создавали видимость жизни, хотя и там небольшие оазисы, начинали свой затяжной забег, после которого оставалось мало времени на восстановление.

      И лишь остатки учёных мужей искали и пробовали разные варианты. Как можно было, если и не вернуть всё назад к жизни, то хотя бы убраться с планеты, прыгнув в другое измерение.

      На огромном холме, то что осталось от когда-то высоких каменных зданий, а сейчас представляло собой большую кучу из битого кирпича, стоял человек. Незнакомец был одет в чёрную куртку, в рваные и местами заштопанные серые штаны, на руках у него были надеты чёрные, без пальцев перчатки. На большой лоб натянута то ли шляпа, то ли ещё что-то, хотя это больше похоже было на бейсболку, но нет, скорее всё-таки шляпа, с небольшим козырьком. На глаза натянуты чёрные очки, причём левая линза исцарапана чем-то и треснута. А вот правая, немного изогнута и скривившейся вбок душкой. А потому, сама линза была, как бы вывернута набок, но всё-таки прикрывала своим стеклянным нутром глаз, скрывая его в облаках и дымке чёрного тумана. Но всё-таки защита для глаз была, хоть и не такая надёжная, но от пыли, песка и дыма она помогала плохо.

      Неизвестный, а это был скорее молодой человек, издалека на вид ему было лет 25-30, хотя могло быть и по-другому, может вблизи оказался бы старик. Вот, так посмотришь на силуэт и на его движения, вроде бы и молодой пацан, а как подойдёшь поближе, ба, да это дед лет семидесяти. Так что ошибиться, рассматривая кого-то вдалеке, можно было очень даже легко. Но тут уж ничего не поделать. Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Но тут всё-таки глаза скорее не обманывали, и этот молодец, стоял на продуваемой ветрами разрушенном холме из битого кирпича, и внимательно вглядывался в даль, при этом настроившись всем своим нутром и слушая всё окружающее его пространство, пытаясь определить, что тут находится на этой территории, своими, выступающими из-под шляпы большими ушами, которые словно локаторы, шевелились и поворачивались на каждый возникший в воздухе шорох и звук, прозвучавший в этой тишине. Да, да пока стояла тишина, лишь небольшие звуки и шорохи, немного её разрезали, словно ножницы, режущие листок белой бумаги, или словно скрип железа по стеклу, так и тут, как будто кто-то разрезал само мироздание, раскидывая по всей территории пространства, окружающее этого незнакомца, вспыхивающие звуки, то там, то тут.

      Этот мир тишины, а точнее, одинокий город, а если быть точнее, то это были его остатки, когда-то большого города, раскинутого на этой большой территории, тихо молчал, иногда издавая тугие звуки,