Хосе Марти и Мануэль Сангили. Зоя Соколова

наследие самого Марти и особенно его последний дневник, обнаруженный, между прочим, после его гибели среди бумаг главнокомандующего Освободительной армии Максимо Гомеса и названный самим Марти «От Кап-Аитьена до Дос-Риос. Последний дневник»11. И вряд ли в этой связи можно считать случайным то, что значительная часть этих дневниковых записей при публикации была изъята, как считают специалисты, сыном главнокомандующего. Их содержание до сих пор никому не известно, но трудно усомниться в том, что они касались именно их личных отношений.

      Что касается творческого наследия Марти, то оно очень скоро после его гибели стало своеобразным полем политических, идейных, идеологических и даже литературоведческих баталий не только на его родине, но и за ее пределами. Не избежало этого и наше отечественное литературоведение. Вызвано оно было скорее всего явлениями методологического характера. Вопрос же выбора авторами той или иной методологии имеет самостоятельное значение для понимания путей развития историографии творчества Марти. Правда, возникшая в данном контексте в нашем отечественном литературоведении историографическая проблема, на мой взгляд, не является ни следствием, ни свидетельством стремления полемизирующих к более глубокому постижению ни творческого наследия, ни метода, которым пользуется Марти. При внимательном рассмотрении она носит поверхностный, заимствованный, а стало быть, искусственно созданный характер. Причин здесь может быть множество, но несомненно присутствие в любом контексте одной: неспособность историографа в силу собственной, быть может, идейно-политической ограниченности или из-за идейного противостояния постичь те самые идеалы, которые Марти отстаивает в своей публицистике и которые для него самого были смыслом его жизни, и именно в них он вложил свою жизненную энергию и оптимизм.

      Кроме того, историографу творческого наследия Марти так или иначе приходится учитывать то обстоятельство, что необходимые методологические заряды содержатся в самой публицистике, которая своим идейным содержанием, политической направленностью и потенциальной настроенностью на общественный резонанс (а в случае необходимости – и на конфронтацию с общепринятым общественным мнением) как бы сама предопределяет выбор и методологии, созвучной умонастроению или, напротив, вызывающей несогласие с политическими убеждениями исследователя. Поэтому не каждый исследователь может принять публицистику Марти таковой, какой она в действительности является, если его самого мало заботит поиск объективной истины, ждущей своего раскрытия. Как раз той, которая и заложена публицистом в его труд, раскрывает силу, глубину, стремление заострить и обнажить сокровенную суть публицистической идеи; претендует на состоятельность и проверку временем; соответствует, с точки зрения публициста, актуальным потребностям социально-политического и экономического развития общества. В контексте настоящей

11

См.: Латинская Америка. Литературный альманах. Выпуск 1. – М. – 1983. – С. 495 – 532. Дневник сохранился в архиве соратника Марти, генерала Максимо Гомеса, главнокомандующего Освободительной армии. Впервые увидел свет лишь в 1940 г. в виде приложения, причем, в урезанном виде, к «Полевому дневнику» генерала. На Кубе дневник Марти отдельно в виде брошюры был издан в 1941 г. историком Херардо Кастельяносом, сыном майора Освободительной армии Херардо Кастельяноса Леонарта, друга и доверенного лица Марти на Кубе в последние три года его жизни (1892 – 1895).