Веда. Путь к роду. Юри Анфилада

Она не смела давать волю на кривду в сторону той, что вырастила её, и тут же осадила баламута:

      – Не позволю честь матушки порочить! Кем бы ты ни был, а мать мою не смей трогать! Удавлю за своих!

      В глубине души она чуть напугалась от того, кому именно резкость была сказана, но совесть её осталась чиста и правда была за ней. Чернобог лишь смерил взглядом гостью и не было ясно что в этот миг он таил в думах. Сделав собственные выводы, продолжил сказ как ни в чём не бывало:

      – Тебя потом сильнее крутить начало, да и живучей оказалась, вот и потащила к Лысой горе, чтобы в жертву богам принести чужеродную, дабы ей, наконец, дитя кровное послали! Благо, пока шла, мысли сменила. Тогда ещё на волоске от смерти была. И ты мне про справедливость толковать будешь? Да сгинула бы, если бы не… – Чернобог осёкся, но она этого не заметила.

      Успокоившись, он скучающе и выжидающе оглядывал свои пальцы и многочисленные разнотипные серебряные кольца на них.

      – Опаивала?.. В жертву?.. – в глазах замерцали вспышки потухших воспоминаний, которые словно гнойник выпустили наружу.

      Пространство вокруг стало разъезжаться.

      – Она же мне… как родненькая! Не верю!.. Нет-нет… – смахивая слёзы лепетала несчастная.

      – Что бы ты ни сделала, какой бы умницей не старалась быть – не похвалит, лаской не одарит, не обнимет так, как других обнимают матери? А когда от друга по соседству правду узнала, что тому мать рассказала, то иные вопросы пошли, так?.. Кто настоящая мать, где отец, почему покинута всеми? Ещё и кличут ведьмой, почему? Обидно, да, но сама же знаешь, что есть в том доля правды, м? Уколоть пытаются, лаются, да только от того, что боятся, верно? А знаешь, чего боялись? Что признаешь это! Что в себя поверишь и возьмёшься справедливость вершить!

      Он будто считывал её всецело, знал куда надавить. Знал все незажившие болячки. Ждана была на грани, но он не смотрел на неё. Закинув голову на спинку трона, тот будто беседовал сам с собою, говоря вверх:

      – Справедливость… а сколько море синее, да капище ваше крови видело, не задумывалась?! Сколько матери своих свежероженых положили к ликам моих сестёр да братьев в угоду?! – он брезгливо поджал губы, а затем с силой вытер их, словно вся речь о гнили что вырвалась из его рта осела на устах вонючим раздражающим того смрадом, посмотрел на неё холодно. – За тобою не видно Рода! Будто его у тебя и вовсе нет! Изжил будто себя, или отрекли тебя! И судьбы у тебя единой, ладной, как у всех – я тоже не разглядел. Единственный исток твой – что наречена ты не Жданой, а Витой, а до пяти лет совсем без имени жила.

      Серебряные струйки потекли бурной реченькой по щекам. Стояла она в его глазах: маленькая, одинокая и колыхающаяся, как берёзовый листочек на ветру, который вот-вот и оторвётся от ветви. Он не сразу осознал, что правда для той, что на первый взгляд кажется крепче самой закалённой стали, выйдет тошной. Впервые он пожалел о том, что истину молвит неуместную, и почуял в ней, как и в себе, сколь больно знать правдивость всю. Сердце бога чёрного сжалось мучительно, видя