Иду по следам твоим. Эллисон Майклс

троим ещё немного побыть в нашем маленьком кругу. Разделить счастье только друг с другом и обожествить этот момент, пока будничная жизнь не разрушит его волшебство.

      – Ты должен подержать её хотя бы напоследок, – сказала я, протягивая полусонную дочь Рику.

      Всё это время, пока нас обхаживали медики, пока его родители запечатлели своё почтение с букетом гербер и охапкой воздушных шариков, Рик так ни разу и не осмелился взять дочку на руки. Боялся уронить, сделать больно, сломать то хрупкое, что мы так долго упрашивали у Бога.

      – Не бойся. Ты справишься. Ничего не случится.

      – Ну, ладно, – сдался Рик и разволновался так, словно я предлагала ему усмирить гадюку. – Только помоги мне правильно её взять. Не хочу, чтобы она заплакала, и чтобы знакомство с отцом напоминало ей о слезах.

      Я не могла не улыбнуться – таким трогательным Рик ещё не представал передо мной. С самого нашего знакомства он не строил из себя кого-то, кем не являлся. Не прятал романтическую, порой мягкую и сентиментальную натуру под костюмом-тройкой, который был вынужден носить в офис и на слушания. Это там он притворялся. Убеждал всех, что вместо ровных зубов у него клыки, вместо доброго сердца – бесперебойный мотор, а вместо ласковых рук – стальная хватка.

      Но Рик в роли отца стал совершенством. Не прошло и часа, как он официально вступил в должность, как я полюбила его ещё сильнее.

      Я чуть удержалась, чтобы не рассмеяться, когда он уселся поудобнее на краешке кровати, напряг каждый мускул подтянутого тела, чтобы тот не оплошал, не подвёл в самый ответственный момент, как он размял шею и кивнул:

      – Я готов.

      Много чего в мире можно назвать чудом. Для одних это танец Северного сияния в переливах зелёного. Для других – непокорность Эвереста, усыпанного хлопьями снега. Для третьих – полотна Караваджо, ван Гога или Ротко. Для меня же чудом был этот самый момент. Когда Рик взял на руки дитя, что так долго не хотело приходить в нашу семью.

      Они хорошо смотрелись вместе, хоть сходства отыскать пока что не представлялось возможным. У этого красивого мужчины и сопящего краснокожего комочка не было ничего общего.

      – Не могу поверить, что она наша, – выдохнул Рик, когда понял, что от его дыхания или движения с малышкой ничего не случится.

      Мы склонились лбами над перевязью пелёнок, из которых торчал лишь носик-кнопка и парочка светлых волосинок. Малышка порыдала несколько минут и быстро успокоилась. Ей нравилось тихо лежать у папы на груди и прислушиваться к миру вокруг. Я осторожно погладила её щёчку, и тут она высвободила ручку из-под кокона и обхватила мой указательный палец.

      Этот крошечный, другими не замеченный жест значил так много. Её пальчик обвил мой, как виноградная лоза обвивает деревянную изгородь. Как побег плюща пробирается к свету через каменные преграды.

      – Айви, – тихо сказала я, и малышка открыла глаза. Так внимательно посмотрела на меня, словно её имя было уже написано в каком-нибудь небесном пророчестве, а я только что угадала его.

      – Мне нравится, –