Измена. Спустя годы. Бывший, ты не купишь меня!. Аманда Сот

защитник.

      Утыкаюсь в теплую ото сна макушку сына и закрываю глаза. Паша поднимает лицо – и на меня снова глядят те самые глаза.

      В этот раз я плачу так, чтобы слез было не видно.

      .

      .

      Днём звоню в агентство, не особо надеясь. Да, так и есть – в черном списке. Права была Верка. Что теперь делать?

      Звоню в службу занятости – из предложений только библиотекарь за двадцать тысяч в месяц. Официанткой я быть не могу – с Пашей некому сидеть, если я буду на смене. Мама осталась в Ростове, а здесь у меня никого нет.

      А операция через два месяца.

      Два месяца!!! Не найду двести тысяч – придется тянуть, и Паше станет хуже. Сейчас нога и так еле сгибается…

      Открываю телефон снова, бездумно листаю ленту предложений, почти не фокусируя взгляд.

      Всплывает ещё одно сообщение от Васильевой Верки:

      "Нет спасибо – нет денег!"

      Уже почти не больно. Только мерзко. Открываю диалог и набираю:

      "Ну уж спасибо. Звала меня официанткой, а оказалось, я должна была их сексуально обслуживать, как шлюха. Подавись!"

      Перечитываю. Снова. Потом стираю все, кроме "Ну уж спасибо" – и отправляю. Она ставит мне лайк.

      Как унизительно. Но мне нужны эти пять тысяч.

      3. Выход.

      Вечером меня просит остаться Анна Владимировна, учительница сына. Я не понимаю, в чем дело: Паша легко успевает, он усидчивый и тихий.

      Пока сынок заканчивает рисунок на продленке, она отводит меня в угол холла и тихо говорит:

      – Алина Ивановна, я вам сказать хотела… Только между нами. По-женски. Нам сегодня из комитета звонили, требуют сведений о местонахождении Павла Валедина. Говорят, его отец, Михаил Атрасов, разыскивает. Тут такое дело… Мы на ИЗО когда семью рисовали, Паша нарисовал мужчину, а вокруг кровь. Я его спросила, а он ответил, что папа маму бил, вот мы и убежали в Санкт-Петербург. Поэтому… Сами понимаете. Мы скрыть местоположение от отца не имеем права, при официальном-то запросе.

      Чувствую, как ноги подкашиваются, хватаюсь за подоконник. Анна Владимировна успокаивающе гладит меня по плечу.

      – Мы с ним жили вместе два месяца, – глухо говорю. – Над Пашей опекунство оформил. Он не отец. Начал избивать меня через неделю. А я когда ушла, стал изводить… Ему плевать на Пашеньку. Он просто меня достать хочет. Я поменяла все номера, а он так…

      – Вы правда поэтому переехали? – понимающе тянет старушка. – Насилие в семье – это страшно. Обратитесь в полицию.

      – Уже, – устало, отчаянно вздыхаю я. – Спасибо, Анна Владимировна! Я поняла… Вот только что делать, не знаю.

      – Я директору сказала. Потянем, сколько сможем. Но вряд ли больше пары дней удастся. Алина, – по-матерински сжимает мои ладони она. – Держитесь. Мальчик у вас просто чудо.

      Через силу улыбаюсь и топаю в класс за Пашей. Надо, чтобы мое солнышко не испугалось.

      Но за что, за что, за что?!! Почему сейчас?!!

      Придумал, как найти нас, сволочь! Миша – мой страшный кошмар. Отвергнутый манипулятор. Таких называют нарциссами, психопатами. Он словно пытается меня сожрать, и все использует для