Мачеха. Оноре де Бальзак

сдается без боя?

      Годар. Да нет же, генерал. Вот вы шутите, а я уже смущаюсь.

      Генерал. Смелей! Смелей!

      Годар. Я ничего не смыслю в женском притворстве. Я не понимаю, ни когда их «нет» означает «да», ни когда их «да» означает «нет», а уж раз я люблю, я хочу, чтобы и меня любили.

      Генерал (в сторону). Как же, будут тебя любить при таких-то качествах!

      Годар. Многие мужчины, подобно мне, совершенно не выносят всех этих дамских военных хитростей, всяких ужимок и кривляний.

      Генерал. Но ведь самое упоительное – это сопротивление. Тут по крайней мере изведаешь счастье победы.

      Годар. Нет уж, благодарю покорно. Когда мне хочется есть, я с котлетой не кокетничаю! Я во всем люблю определенность, и хотя я и нормандец, а тонкости не по мне. Часто в свете видишь, как какой-нибудь молодец увивается вокруг дамы и твердит: «Ах, сударыня, какое на вас красивое платье! Ах, у вас бездна вкуса! Ах, только вы умеете так изящно одеваться!» И дальше – больше, лишь бы добиться своего. Удивительные люди, честное слово! Как это пустою болтовней чего-то добиваются – не понимаю. А я топчусь на месте целую вечность, прежде чем решусь признаться хорошенькой женщине в своих чувствах.

      Генерал. Эх, не таковы были мужчины во времена Империи!

      Годар. Вот оттого-то я и решил стать храбрым! Напустишь на себя храбрость, да еще знаешь, что у тебя в кармане сорок тысяч ренты, вот тебе повсюду успех и обеспечен, вот и действуешь смелее прочих. Поэтому-то вы и подумали, что я такой самонадеянный. Если владеешь хорошими незаложенными лугами в Ожской долине, если имеешь прелестный замок с полной обстановкой, жене моей, значит, остается только захватить с собою приданое, все же остальное – пожалуйста, к ее услугам, даже кашемировые шали и кружева моей покойной матушки… если обладаешь всем этим, генерал, то ты волен быть, кем хочешь. Вот почему я – господин де Римонвиль.

      Генерал. Нет, вы – Годар.

      Годар. Годар де Римонвиль.

      Генерал. Просто Годар.

      Годар. Генерал, это всеми допускается.

      Генерал. А я не допускаю, чтобы человек, пусть даже мой зять, отрекался от своего отца; ваш же отец – весьма, впрочем, почтенный человек – сам гонял гурты из Кана в Пуасси и по всей округе был известен как Годар, дядюшка Годар.

      Годар. Батюшка был человек недюжинный.

      Генерал. Да, в своем роде. Но я вас понимаю… Так как его скот наградил вас сорокатысячной рентой, вы рассчитываете теперь на других скотов, которые наградят вас фамилией де Римонвиль.

      Годар. Позвольте, генерал, а ну-ка спросите мадемуазель Полину: она-то ведь человек современный. Мы живем в тысяча восемьсот двадцать девятом году, в царствование Карла Десятого. Она предпочтет, выходя после бала, услышать возглас: «Карету госпожи де Римонвиль!», чем: «Карету госпожи Годар!»

      Генерал. Ну что ж, если такие глупости по нраву моей дочери – пожалуйста; ведь смеяться-то будут над вами, – поэтому мне решительно все равно, дорогой мой Годар.

      Годар.