Выдубицкий патерик. Как игумен Сильвестр правду для «Повести временных лет» искал. Владимир Положенцев

его грамоту на Софийском соборе. Бояре думали, рядили. А когда ты отказался в первый раз ехать на стол в Киев, мы и решили народ поднять против ростовщиков. После, когда ты дал «добро», мы самых шустрых непотребков изловили и в Днепр покидали, чтобы утихомирить чернь. Даже своими дворами пожертвовали, дали толпе поглумиться, а ты нас за это в реке хочешь утопить.

      – Правду ли сказываете? – Владимир обвел братьев колючим взглядом, от которого, как говорили, падали замертво волки.

      – Не верю я им, князь, – прищурился и Ратибор.– То что бунт учинили верю, а то что для твоей пользы – нет. Видно, себе выгоду искали, да не совладали с волной, что сами подняли.

      – Для чего же тогда мы писали Владимиру Всеволодовичу слезные грамоты – «…приди, княже, на стол отца!» – воскликнул Путята. – Голова у тебя семечками набита, а не умом.

      – Ну-ну, ты не очень-то, – проворчал тиун Владимира. Тыквенные семечки – были «больным» местом Ратибора, который их лузгал постоянно, казалось, даже во сне. И везде сорил шелухой, к неудовольствию княжеского распорядителя Парапинака. – А то космы-то повыдергаю.

      Видимо, князю доставляла удовольствие эта перепалка, он её не прекращал некоторое время. Конечно, ни в какую темницу братьев он отправлять не собирался, а тем более топить – от того же Тимофея Лукьяныча – его давнего «доносчика», киевских бояр он знал, что бунт был устроен не Олегом, а кем-то еще. Но кем, Владимир раньше не знал, а они молчали. Вероятно, из-за страха перед всесильными братьями. И вот на тебе, открылось…

      – Какая же выгода была у вас? – спросил князь.

      – А такая, – не слишком уважительно ответил Путята, сделав вид, что сильно обижен. – Олегу разве нужен был бунт в Киеве, коль собирался сесть на стол? Может быть, был бы и нужен, коль был бы смел на то, и уверен, что народ в пылу разбоя самого его не утопит в Днепре. Ты ить тоже, княже, не сразу откликнулся.

      Тысяцкий понял, что перегнул палку, засопел, но князь его никак не одернул, а потому тот продолжил:

      – Евреи-ростовщики, что от хазарского племени, давно уже меры не знают, да из-за ваших распрей с братьями не только тут распустились, а по всей Руси. Разве не так в Переяславле?

      Князь не ответил – он пытает тысяцкого, а не тот его. Да и оставить ли Путяту на прежней должности? Коль прогнать – врага наживешь. А так с Ратибором будут из кожи вон лезть, чтоб показать свою значимость, а это очень удобно. Половцев разбили, но кто знает, какие степняки да торки еще объявятся.

      Молчание Путята расценил, как согласие.

      – Давно следовало евреям укорот дать, – сказал Иоанн. – Теперь шелковыми будут. А тебе надобно, князь, свой Устав на предмет налогов написать да народу предъявить, что б полюбили тебя как родича твоего Всеволода Ярославича.

      А вот это дельное предложение, подумал Владимир. Нет, всё же головастые эти братья Вышатичи. Но князь даже не представлял насколько. Иоанн продолжил его удивлять.

      – Кроме