Миссис Хемингуэй. Наоми Вуд

лишь одну, прежде чем вернуться в вагон. Вновь оказавшись в купе, она распустила волосы и ощутила, как напряжение отпускает голову. Она представляла себе, как поезд прибывает в Лозанну, Эрнест нетерпеливо высматривает ее среди других пассажиров, потом опрометью бросается навстречу и принимается жарко целовать прямо там, на платформе. Некоторое время Хэдли сидела в сладком предвкушении их встречи.

      Еще не очнувшись от грез, Хэдли потянулась к багажной сетке – саквояжа не было. Она подумала, что он мог провалиться куда-то вниз, но и внизу оказалось пусто. Она встала на противоположную полку, оттуда ей было хорошо видно: напротив ничего нет, только пустота. Хэдли охватил легкий ужас. Его роман. Его рассказы. Все, что он когда-либо написал. Наверное, это кто-то из пассажиров ошибся. Наверняка саквояж просто переложили в другое купе.

      В других вагонах на нее смотрели круглые физиономии: никто даже не попытался ей помочь. В соседних купе – равнодушные лица. Je n'ai pas vu[6]. По-английски она говорила или по-французски? Странно, все вокруг – типичные крестьяне, ничего общего с парижскими эстетами, какое им дело, что пропал роман Эрнеста.

      От тревоги внутри все сжалось. Состав должен был вот-вот отправиться, а она все умоляла по-английски начальника поезда: «Пропал саквояж с важными бумагами моего мужа! Все его работы! Пожалуйста, помогите!»

      Начальник поезда попросил проводника проверить купе. К поискам подключилась женщина, которая продавала на перроне пледы и бутылки коньяка. Стрелки больших часов на станции неумолимо двигались вперед, показывая, что до отправления осталась лишь пара минут. Начальник поезда трусцой побежал к билетной кассе. Хэдли в ужасе мерила шагами свой вагон.

      По громкоговорителю объявили, что поезд до Лозанны отправляется, и проводник попросил пассажиров занять свои места. Торговка коньяком что-то возбужденно втолковывала другому торговцу, показывая на вагон Хэдли. Мимо прошел мужчина с тележкой, распространяя вокруг себя тошнотворный запах пончиков. Начальник поезда подошел к окну и покачал головой: «Мы ничего не нашли, мадам».

      Хэдли, тяжело дыша, опустилась на скамейку.

      – Вы желаете остаться? – Раздался свисток, уведомляющий об отбытии поезда. – Мадам, вам надо решить, остаетесь вы или уезжаете. Поезд… сейчас отправится. – Юные голубые глаза неотрывно глядели на нее.

      – Нет, я поеду, – ответила она по-английски, а может, по-французски.

      Снова свисток. Роман. Рассказы. Копии. Все. Она забрала все.

      Наутро Эрнест стоял на том самом месте, где, как она представляла, он и должен был стоять, в холодном белом свете, возле штабеля дров, сложенного на зиму на платформе. Поезд подъехал ближе, и она увидела, что он вглядывается в проплывающие мимо вагоны. Хэдли вышла из поезда и остановилась, не в силах подойти к нему. Наконец он заметил ее, стоящую с опущенными – пустыми – руками, и лицо его побелело.

      Как бы ей хотелось, чтобы Эрнест разозлился! Чтобы он взбесился и накричал

6

Я не видел (фр.).