Ромашка для Горыныча. Юлианна Клермон

он не интересует.

      После секундного ступора первой отмирает Рита.

      – Это как? Девчонки на кухне вчера о нём столько жужжали, что слюной весь пол закапали, а тебя "не интересует"? – передразнивает она, а я пожимаю плечами.

      – Я учиться приехала, а не романы крутить.

      – Сонь, ты нормальная? – Алина смотрит недоумённо. – А как же романтика, чувства, бабочки в животе, к конце концов?

      – Поцелуи под луной, жаркие признания, – вторит начитавшаяся любовных романов Рита.

      Отрицательно мотаю головой.

      – Тебе восемнадцать! – восклицает Алина. – Тебя это должно интересовать на подсознательном уровне.

      Может и должно. Но у меня перед глазами встаёт мама. До чего её довели пресловутые бабочки в животе? Нет, не хочу я такого.

      Я не против детей, но остаться в двадцать лет без всяческой поддержки и с младенцем на руках? Не получить образование, жить в чужом доме и горбатиться за копейки, пытаясь прокормить себя и ребёнка? А потом умереть от банального воспаления лёгких, потому что у тебя не было денег на тёплую куртку, и обречь дочь на статус сироты?

      – Нет, я не хочу повторить мамину судьбу.

      Шепчу и закусываю губу. На глаза наворачиваются слёзы.

      Девчонки вроде бы что-то понимают. Тихо шушукаются за спиной. А потом меня обнимают две пары тёплых рук.

      – Ну ладно, ну что ты, не плачь! Ну что мы такого сказали? Ну, прости нас!

      – Мы дуры, Сонь! Просто хотели порадоваться за тебя. Кто ж знал, что ты вот так…

      Рыдаем в три голоса. Ох, мы точно дуры! Сначала ржём как лошади, а через пять минут рыдаем, как ненормальные. Какой-то вечный ПМС.

      – Так, девочки, успокаиваемся. Нам на занятия, а мы выглядим теперь как после перепоя – опухшие и отёкшие, – первой отстраняюсь я.

      – Ой, Сонь, ну кто поверит, что мы алкаши? – усмехается Алина, бежит к зеркалу и в шоке застывает. – Ошизеть! Ну и рожа! Я срочно в душ.

      – Я с тобой, – пищит Рита.

      Девчонки хватают пакеты, бегут к двери, но у входа останавливаются.

      – Сонь, – тянет Алина, – это ничего, что мы тебя бросаем? Просто…

      – Идите уже, – машу на них рукой и улыбаюсь. – А то мы так точно опоздаем.

      – Мы быстро! – кивает Рита, и девчонки убегают.

      Сижу одна. Голова кипит. Мысли водят хороводы.

      Мамин пример, конечно, тот ещё довод думать об учёбе и не забивать мозги парнями. Но в памяти постоянно всплывают глаза цвета грозового неба, и взгляд – пристальный, изучающий, тяжёлый.

      Вздыхаю и начинаю расчёсывать густые подсохшие пряди.

      Держу в руках локон и вижу, как сильная мужская ладонь отводит прядь от лица, скользит к затылку и притягивает меня к себе. Так медленно, осторожно. И взгляд меняется. Становится глубоким, притягивающим, манящим. И губы, такие красивые, с чувственным изгибом, уже не расплываются в наглой ленивой ухмылке, а приближаются, чтобы…

      Сглатываю и трясу головой. Нет, нет, нет! Мне этого не надо! Не надо, я сказала!

      Трогаю шишку на лбу. Маленькая, но болючая. Мой мозг явно повреждён, раз в голову такой бред лезет! Об учёбе надо думать, об учёбе!

      Гоню от себя