Держи марку!. Терри Пратчетт

под ним зашуршала, когда Мокриц попытался устроиться поудобнее. Он лениво вытащил наугад конверт. Он был адресован некоему Антимонию Паркеру, проживавшему в доме № 1 по Лоббистской улице, и на обороте большими буквами было выведено «З.Л.П.». Ногтем Мокриц вскрыл конверт. Бумага внутри чуть не рассыпалась от прикосновения.

      Мой Драгоценный Тимони!

      Да! К чему Женщине, когда она Прекрасно Понимает, какую Честь Оказывает ей Мужчина, играть Кокетку в такую минуту! Мне известно, что Ты говорил с Папенькой, и разумеется, Я даю свое согласие стать Супругой Добрейшего, Замеча…

      Мокриц взглянул на дату под письмом. Оно было написано сорок один год назад.

      Он не любил разглагольствований и считал их помехой в своей сфере деятельности, но сейчас невольно задался вопросом: вышла ли в итоге – он перевел взгляд на письмо – «Твоя любящая Агнатея» за Антимония, или же их роман почил с миром прямо здесь, на этом бумажном кладбище.

      Мокриц содрогнулся и засунул письмо в карман сюртука. Нужно будет поинтересоваться у Гроша, что означает это «З.Л.П.».

      – Господин Помпа! – крикнул он.

      Из угла комнаты, где по пояс в письмах стоял голем, донесся раскатистый голос:

      – Да, Господин Вон Липвиг?

      – Можно тебя попросить как-нибудь закрыть глаза? Я не могу уснуть, когда на меня смотрят два горящих красных глаза. Это у меня с детства.

      – Прости, Господин Вон Липвиг. Я Могу Повернуться Спиной.

      – Ничего не выйдет. Я же буду знать, что они открыты. Да и свет будет отражаться от стены. Слушай, ну куда я отсюда денусь?

      Голем обдумал его слова.

      – Я Выйду В Коридор, Господин Вон Липвиг, – решил он и с этими словами начал пробираться к двери.

      – Хорошо, – согласился Мокриц. – А с утра расчисть мне место, ладно? В некоторых кабинетах еще осталось немного пространства под потолком, можно распихать письма туда.

      – Господину Грошу Не Нравится, Когда Письма Перекладывают, – прогрохотал голем.

      – Почтмейстер здесь не господин Грош, а я.

      О боги, до чего заразительно безумие, подумал Мокриц, когда красное мерцание глаз голема растворилось во мраке за дверью. Я не почтмейстер, я жалкий пройдоха, который пал жертвой дурацкого… эксперимента. Что за место! Что за положение! Кто вообще мог поставить известного преступника во главе важной правительственной службы? Кроме разве что обычного избирателя».

      Он пытался найти подход, придумать выход… но всякий раз в голове всплывал и прокручивался их разговор.

      Вообрази колодец, полный воды, в сто футов глубиной.

      Вообрази мрак. Вообрази на дне этого колодца, в густой его черноте, фигуру примерно человеческих очертаний, каждые восемь секунд качающую тяжелый насос.

      Пом… Пом… Пом…

      Двести сорок лет.

      – И ты не возражал? – спросил Мокриц.

      – Ты Спрашиваешь, Не Затаил Ли Я Недовольства? Но Я Же Выполнял Полезное И Нужное Дело! К Тому Же Мне Было О Чем Подумать.

      – На