Тёмное. Антон Третьяков

лжи и манипуляций медленно высасывал жизнь, не давал защититься от пожирающих требований и ожиданий, разрывал структуру мира. Он оставлял глубокие трещины на полях разума глубиной до самого детства и, наконец, разрушив личность, обещал сохранить единство раздробленных кусков земли.

      Но затем разноцветные, яркие капли выпали живительным дождём и заполнили глубокие раны мягкими цветами. Они помогли склеить разбросанные в воздухе куски земли снова в единое целое – несуразное, но живое. Со временем нарисовали новую картину мира мазками ароматного масла, раскрасили сладкими объятьями возведённые стены и разрешили выпустить затвердевшую соль, которая больше не льётся. Невероятной красоты и искренности, эти слёзы каждый раз исцеляли. Орошая мёртвую землю, насыщенные состраданием, эти капли позволяли росткам счастья снова увидеть яркие лучи солнца. Восхитительные, полные любви и принятия, они переливались благодатью и возрождали тепло раздробленного мира, подобно вновь зажжённым ядрам мёртвых звёзд.

      Однако вокруг всегда были и другие. Их нельзя увидеть и почувствовать, о них можно только знать и сожалеть. О них не спросят, их не запишут, они останутся где-то далеко, недоступные. Такие же горькие, как свои, они тоже имеют право быть признанными. Их можно заметить в слабых улыбках, тихих вздохах, робких движениях рук. Они надёжно спрятаны за пеленой очаровательных взглядов, плотно запечатаны отчаянием, и им очень не достаёт привычной злобы. Прозябая в заточении, эти слёзы отвергнуты другими, и льются только ночью, сопровождаемые громкими всхлипами и терзаниями, что претворили в жизнь собственные мотивы. Эти слёзы не видел никто, но и они были пролиты.

      Не пролитых слёз больше всего. Сдерживаемые высокими стенами воли, они застывают в воздухе твёрдыми каплями хрусталя и порхают над залеченными разноцветной смальтой шрамами, изредка пополняясь отделяющимися от прозрачных гор сожаления осколками. В недрах этих хрустальных гор томятся заключённые-образы: полные наивности чёрные и белые фигуры, болезненные реки крови, лживые страдания, размытые пятна акварели. Новые капли сразу же отвердевают под гнётом сухого ветра сомнений и слабости и обогащают вечные запасы прозрачных глыб, формировавшихся годами. Сколько бы не вытерпел этот мир, его слёзы слишком нерушимы, чтобы быть растопленными очередной мечтой.

Разорванные

      Мне известно настоящее, помнится прошлое и видится будущее. Но не потому, что я столь многоликий и цельный, а, наоборот, в силу моей внутренней разобщённости. Не по приравниваемой к полноте общности, а по природе моего тела и духа, по швам моего разума. Мне допускается присутствовать в словах, но отрываться от мыслей. Мне доступно ощущать тело, но отрекаться от чувств. Мне разрешено мыслить множеством, но не предпринимать никаких иных действий, кроме как из раза в раз рассекать своё естество скальпелем отстранённости – разбивать цельные куски своей души на резонирующие осколки. Тогда мне удается слышать