Крестный отец. Марио Пьюзо

прибавил Гофф.

      – Если дойдет до дела, он с вами сам переговорит, – сказал Хейген. И таким образом избежал необходимости связывать себя обещаниями.

      В том, что Гофф столь охотно идет навстречу желаниям дона, он не видел ничего удивительного. Строго говоря, вотчиной Корлеоне считался Нью-Йорк, но ведь недаром дон Корлеоне обрел силу в те дни, когда стал оказывать помощь профсоюзным лидерам. Многие из них были у него в долгу и поныне.

      А вот то, что встреча назначена на десять утра, – это был дурной признак. Значит, он стоит первым в списке посетителей и не будет приглашен на ленч. Значит, Вольц счел его мелкой сошкой. Стало быть, Гофф не пригрозил ему как следует – наверное, сам получает от Вольца взятки. Все же, думал Хейген, порой делам семейства Корлеоне идет в ущерб привычка дона держаться в тени – посторонним мало что говорит его имя.

      Догадки Хейгена подтвердились. Вольц добрых полчаса держал его в приемной. Ну что ж, невелика беда. В приемной было очень шикарно, очень удобно, а напротив Хейгена на лиловом диванчике сидела девочка такой красоты, каких он не видел в жизни. Лет, должно быть, двенадцати, не больше, одетая как взрослая, скромно, хотя и дорого. У девочки были немыслимо золотистые волосы, глубокие и густо-синие, как море, громадные глаза, свежий, алый, как малина, ротик. Рядом сидела женщина, по-видимому ее мать, которая пыталась заставить Хейгена отвести глаза, глядя на него в упор с таким ледяным высокомерием, что впору размахнуться и влепить ей пощечину… Ангелочек-девочка под присмотром дракона-маменьки, подумал Хейген, перехватив холодный немигающий взгляд.

      Наконец вышла полная, очень элегантная дама средних лет и повела его сквозь анфиладу комнат в кабинет продюсера. Вокруг все ласкало глаз: и обстановка, и внешний вид людей, сидящих за работой. Хейген усмехнулся. Все это горе-ловкачи, которые мечтают пролезть в кино и для того пошли сюда на службу, но кончится тем, что большинство из них застрянет тут на всю жизнь, – а кое-кто, поняв, что потерпел неудачу, вернется в свое родное захолустье.

      Джек Вольц был рослый мужчина мощного сложения, с тяжелым животом, почти незаметным под безупречного покроя костюмом. Хейген знал его историю. Десятилетним мальчишкой он откатывал в Ист-Сайде порожние пивные бочки, торговал на улицах с лотка. В двадцать лет помогал отцу выжимать все соки из работниц швейной мастерской. В тридцать уехал из Нью-Йорка на Запад, открыл дешевый кинотеатр и начал финансировать фильмы. В сорок восемь лет он стал первым среди королей Голливуда, неотесанный, как и в молодости, ненасытно женолюбивый – лютый волк в беззащитном стаде юных кинозвездочек, отданных ему на расправу. К пятидесяти годам он сделал из себя другого человека. Стал брать уроки правильной речи, научился у своего камердинера-англичанина, как надо одеваться, у своего дворецкого, тоже англичанина, – как держаться в обществе. Овдовев, он женился на актрисе с мировым именем, красивой женщине, которая не любила свою работу. Сейчас ему перевалило за шестьдесят,