Откровенные романы. Григорий Жадько

какой-то неясный стук или шорох привлек мое внимание. «Все-таки что-то мне постоянно грезится! Ну и пусть! Может мыши. Ежик. Да все что угодно!» – пронеслось у меня в голове, и наскоро одевшись, я отправился в дом.

      Маша меня уже ждала. Настроение у нее не улучшилось, судя по всему, но она старательно демонстрировала передо мной – обратное.

      – Ну, наконец то, мой милый наплескался!

      – Именно так – как вы говорите! – бодро промолвил я.

      Я выглянул на широкую длинную веранду. В углу, на жардиньерке, стояли горшки с цветами. У дальней стены – притулилось плетеное кресло-качалка. Овальные итальянские окна были распахнуты. С террасы открывался прекрасный вид на Финский залив. В светлой воде бледно плавилось солнце, и совсем далеко, тарахтел почти не видимый рыбацкий баркас. Если бы не чужие взгляды с улицы, можно было бы устроиться и здесь на ветерке.

      Я с сожалением вернулся в наше сумрачное жилище. Стол порадовал меня. Во всем чувствовались заботливые женские руки. Тонкие пластинки ветчины – были переложены свежими огурчиками. Чуть поодаль, лежали пальчики охотничьих колбасок. По центру – стояла тарелка с запеченной радужной форелью украшенная дольками лимона. Отдельно высилась ваза с фруктами. На сладкое – были эклеры, крекер и немецкие галеты.

      – Может, мы начнем с вина. Правда, оно теплое, – предложила Маша.

      – Пойдет. Давайте я открою.

      – Не уверена, такое не такое? Выбирала. Очень хотелось угодить. Две бутылки взяла.

      – Маша! Даже «казенка» необыкновенно хороша, когда барышня нравится. А уж если нет, так тут уж ничего не попишешь. За что пьем?

      – За встречу!

      – Хочу за любовь!

      – Нет. За встречу будет, как-то лучше. Нельзя так словами бросаться, походя, – промолвила она в смущеньи.

      – Значит за многострадальную встречу! Ура!

      – Nous vaincrons! (Мы победим. фр.) Ура! Ура!

      – Нет, вино совсем не хуже сударыня. Вы угадали.

      – Я так старалась! Вы бы только знали, как я готовилась!

      Лицо у Маши приняло естественный оттенок бледности. В нем читалась начитанность: Чехов, Толстой, Куприн – и в глазах была та особая утонченность, что так нравится нам мужчинам и которая ничего общего не имеет с пошлостью и развязностью. Наверно только русские женщины могут быть так возвышены, чувственны и готовы на самопожертвование.

      – Почему-то вы мне сейчас напоминаете гимназистку, – сказал я и улыбнулся.

      – Это не так давно было. Я иногда смотрю на себя в зеркало и удивляюсь. Неужели это и, правда, я. Совсем взрослая стала: и не нужно отпрашиваться у матушки, и по любому пустяку держать ответ.

      – Ваша мать тоже была строгая?

      – Ну не без того. Тогда мне это казалось естественным, а вот сейчас – вспоминаю те годы и думаю, все же ребенок есть ребенок и на одних запретах, строгости и послушании нельзя строить взаимоотношения в семье. Но детство прошло, как прошло и ничего не вернуть, тем более, ее уже нет с нами и поминать