Представление продолжается…. Владимир Кулаков

центр манежа, в скрещение двух прожекторов вышел скрипач.

      Вместо нот к груди он прижимал большую розу.

      Роза была хрупкой и нежной. Как музыка.

      Скрипач опусти розу на пустой пюпитр и улыбнулся – аншлаг!..

      Он каждый вечер выходил на манеж и дарил свою музыку из розовых нот людям.

      Сегодня он играл особенно вдохновенно. Его волосы вороном метались в такт музыке. Смычок жарко шептал что-то скрипке, а она, стоная, отвечала. Шепчущий вздох, стонущий выдох, – трепетная музыка любви…

      Скрипач ласкал взглядом розу, а та, благоухая, раскрыла свои алые лепестки, как нежные губы возлюбленной.

      Скрипач и его роза дарили людям Музыку…

      Раздалось несколько восторженных хлопков и одинокий выкрик: «Браво, маэстро!..» Но эти аплодисменты потонули в гнетущей тишине недоумевающего зала. Зрители рассерженно зашевелились. Зловещий шёпот заполнил амфитеатр.

      – Вы что-нибудь слышите? – Вопрошали одни.

      – На скрипке нет струн! Я не вижу струн! – Роптали другие.

      – А где ноты?!..

      Бутон розы закрылся, безжизненно повис.

      Скрипач опустил руки и побрёл с манежа.

      Лепестки розы опадали на цирковой ковёр, как тяжёлые слёзы…

      Скрипач на мгновение остановился. Ещё раз оглядел зал. Грустно улыбнулся тому, кто аплодировал. И ушёл.

      Большинство людей сегодня так и не поняли его Музыки.

      Не всем дано слышать музыку чьей-то души.

      Музыку из розовых нот…

* * *

      Ему иногда делалось больно в груди…

      Они приезжали, маленькие, смешные человечки в белых халатах. Делали большому человеку укол, хохоча над его большими проделками, и мчались дальше.

      Нельзя сказать, чтобы они его любили. Все привыкли к нему, огромному, смешному. Им казалось, что он был, есть и будет вечно.

      Ему тоже так казалось.

      Но однажды человечки опоздали.

      Бело-розовая машина отъехала от цирка медленно, без сирены…

      Маленькие человечки сморщились от горя и стали ещё меньше. Они опоздали всего на миг…

      Страшную тишину Лилипутии нарушал лишь писк рации, возвещавшей миру о том, что Гуливер смеха умер.

* * *

      …Прощай, Марьина Роща.

      Принимай на вечный постой, Ваганьково…

      Музыканты опустили трубы.

      – Прощайтесь…

      – Кого хоронят, мужики?

      – Да говорят, что какого-то известного циркача, клоуна.

      – Не циркача, ребята, не циркача. Циркового.

      – Какая разница…

      – Разница у тебя знаешь где?.. Катись…

      – Мам, а мам? А разве дядя Лёня умер?

      Разве клоуны умирают?

      – Нет, сыночек, нет…

      Просто это его самая грустная реприза…

* * *

      Ипподром…

      Много было нас – вороных, серых в яблоках, пегих, гнедых.

      Были чемпионы. Были аутсайдеры.

      Был мясокомбинат – финишная наша ленточка.

      Но до своей старости доживали лишь средние, которые бегали в толпе, – ни первые, ни последние.

      Они хорошие, живучие…

* * *

      Шумно