Фургончик с мороженым доставляет мечту. Анна Фурман

аромат Тосканы – разбухшие от спелости апельсины и корица.

      – На что похожи заветные мечты? – внезапно спросил Даниэль.

      Рука Сольвейг дрогнула, и на столе тут же образовалась лужица.

      – Позвольте мне, – он забрал чайник. – Если вы не хотите отвечать, я пойму.

      – Никто прежде не спрашивал меня об этом, – она обхватила чашку пальцами. – Для каждого мечта – это что-то свое. Некий предмет, имеющий особое значение.

      Даниэль помнил их: платок с вышитыми инициалами, пожелтевшее фото в нагрудном кармане, горстка родной земли в узелке, зачитанное до дыр письмо… Но вслух сказал иное:

      – Вроде тех, что лежат на полках в соседней комнате?

      – Нет, это всего лишь детские дары. Я никогда не отняла бы мечту у ребенка.

      – В них есть особая магия, не так ли? В детс-ких мечтах.

      – Верно, – согласилась Сольвейг. – Могу я предложить вам мороженое к чаю?

      – Необычное сочетание. Но я не посмею отказаться.

      Утренняя партия еще не подошла как должно, но Сольвейг решила рискнуть. Мороженое, пролежавшее в холодильном ларе по меньшей мере восемь часов, было мягким и кремовым, точно нежнейший шелк. Она присыпала пломбир толченым орехом и полила мятным сиропом.

      – Это еще прекраснее, чем то, что я пробовал вчера! – Даниэль облизал губы. – Кажется, вы и вправду ведьма.

      Сольвейг рассмеялась.

      – Я рада, что вас это не пугает.

      – Вы снова исполнили мое желание, – он мечтательно закрыл глаза. – На вкус – будто облако.

      Наслаждаясь мороженым, Даниэль украдкой поглядывал на Сольвейг. Непослушные кудри цвета чая с ромашкой свободно падали на плечи и стекали вниз, по спине, глаза, в которых застыло море, и хрупкая, но все же вечная юность. Ничто в ее облике не сулило зла, хоть от Сольвейг и веяло холодом. Воображение тут же нарисовало картинку: глыба льда, скрытая в темных водах, а он – «Титаник», плывущий навстречу.

      – Ну а вы… – сказал Даниэль, разделавшись с десертом. – У вас есть мечта?

      Сольвейг вздохнула и отвела взгляд. Небо за окном стало черничным и рыхлым, точно сорбет, – хочешь, зачерпни ложкой. Дождь прекратился, забрав с собой волшебство.

      – Наверняка когда-то была… – ответила она. Печальная улыбка тронула губы.

* * *

      Все эти годы, переезжая из города в город, из страны в страну, Сольвейг искала место, где смогла бы осесть. Она собирала чужие мечты, словно коллекцию редких монет, чтобы горстью бросить их в фонтан собственной жизни. Люди рассказывали истории, и она хранила каждую, но не могла вспомнить, как началась ее. Сольвейг терзали страхи и сомнения, родом из далекого, покрытого паутиной мрака прошлого, будто начать мечтать означало потерять себя в погоне за новой, неизведанной, свободой. Свободой, которой она была лишена, в отличие от Даниэля, скованного долгом службы и быстротечностью времени. Сольвейг была вольна выбирать пути и маршруты, но звено за звеном ковала цепь.

      Той ночью она долго не могла уснуть, слушая северный ветер. И лишь под утро, когда его дыхание слилось в унисон