Я не кошка. Ксения анатольевна Татьмянина

к другу, и это тоже о чем-то рассказывало в новой сказке творца. Пока – тайна. И меня поглотило предвкушение открытия.

      Полотна крутились, художник метался. Но не как безумец или пьяный, а будто раздираемый между чувствами одной картины и другой, между своими противоречиями, невозможным выбором. Что происходит? Мне реветь хотелось и смеяться одновременно. И я уже не следила за линиями и пятнами, а следила за ним – автором. Он рисовал руками. Прижимался испачканными ладонями, гладил поверхность, будто живое и чуткое, снимал наклеенные лоскуты бережно. Так убирают повязки с ран… или нет? Так раздевают любимую женщину? Не в этом ли новая грань магии, что я сама металась в непонимании – это больно или возбуждающе, то, что вижу?

      Да будь он проклят!

      Художник под утихающую музыку, с ритмом бьющегося и угасающего сердца, сдвинул полотна, положил руки на середину каждого и медленно потянул последние скрытые не по краям ярлычки.

      Это влюбленные. Мужчина и женщина в поцелуе на самой грани картин. Она в черном, он в белом, – и хрупкое равновесие, которое позволило соприкоснуться. Малейший толчок и картины отодвинутся друг от друга обратно, разделив любящих не на сантиметры, а на миры. Натурщики стояли лицом друг к другу – каждый на своем подиуме, на своем краю сцены. Они – иллюстрация кошмара людей, что хотят быть вместе, но не могут. Они – живые. А то, что нарисовано – их мечта? Их прошлое? Их невыполнимое желание? Смерть его или ее, что вот так разлучает – насовсем?

      Музыка стихла и люди молчали. Никто аплодисментами или восторженными криками тишины не нарушал. Вроде бы все закончилось, но в тоже время – нет. Люди продолжали жить внутри представления и замерли, потому что художник еще не ожил.

      Буря грохнула тогда, когда тот развернулся и поклонился.

      Глава двенадцатая

      – У его представлений нет названий. Я случайно попал на одно, когда был проездом в маленьком южном городе. Первая картина – чудесная сказка, со стрекозами, детскими ладошками… много солнца, трава, все яркое до рези в глазах. Вторая – о дружбе. Или о брате с сестрой. Чуть серьезней посыл – о связи, что сохраняется у людей с детства. Третья – сиротство. Тоже два полотна, все красное и черное, море тоски и боли, и самое сильное в том, что он оставил белый луч надежды. Детская незамутненная вера ребенка в ту, первую сказку. Она не умирает.

      – Еще слово и я так реветь буду, что успокаивать замучаешься.

      Мы недалеко от амфитеатра ушли, сели на лавочку – мне нужна передышка. А Вадим стал рассказывать, как познакомился с творчеством Флиппера. Псевдоним – имя никто не знал.

      – Ладно. Можем посидеть в «Котелке» – это здесь же в парке, хорошее кафе.

      – Согласна, пойдем. Пить хочется больше, но поесть тоже не откажусь.

      Мне было легко. Я и так на свиданиях редко чувствовала себя напряженной. И то, это случалось потому, что «натянутость» передавалась от кавалера. Я собиралась общаться и узнавать, а мужчина или парень был настроен на другой мотив, не расслабленный. Сегодня,