Кирза и лира. Владислав Вишневский

месте спокойно сидеть, – как сейчас вот. Ладно, не будем отвлекаться. Повторяю, мы, полуголые орлята одного учебного полка, сидим в своей бытовке в одних кальсонах. Остальная одежда: сапоги, пилотки, портянки, гимнастерки, штаны – развешены на спинках кроватей по всей длине казармы. Сохнут. Старшина разрешил: Развешивайте, сказал, но только до построения. Мы и заголились… Не вообще, конечно, частично. Сидим сейчас, как те девицы под окном, верите, нет – смех сказать – шитьем заняты, ага, шитьём! Естественно, треплемся.

      – А ничё у нас старшина, да, ты? Здор-ровый мужик, как кабан.

      – У него и голос классный, как из пожарного шланга!.. Ему или попом в церкви работать, или в опере петь – «Сме-йте-есь по-яйцы, над разбитой…», в смысле «занято»!

      – Не по-яйцы, а паяцы.

      – Да?.. – Мишка умолкает, раздумывая морщит лоб. – Слушай, а похоже… Паяцы-пояйцы… Совсем похоже. Слышь, мужики, а я каждый раз, когда слышу, думаю, и почему это нужно смеяться по самые яйца… И как это, вообще, по-яйцы? Ха-ха-ха… – Весело и заразительно над собой смеётся. – А оно вон как, оказывается, – паяцы. Ха-ха-ха, паяцы-пояйцы!

      – Уши надо мыть… – Хмыкает узкоглазый Кушкинбаев.

      Мишка нисколько не обижается:

      – Кстати, а кто они такие, эти самые паяцы?

      – А хохмачи, вроде тебя…

      – Ага, как наш старшина. И такие же горластые.

      – Точно, наш старшина как р-рявкнет, пацаны, у меня сразу сердце бульк в пятки, и мурашки по коже.

      – И штаны мокрые…

      – Отвали, трепач.

      – Сам трепач.

      – Ребя, а кто видел, как он сегодня «склёпку» на турнике сделал и подъем силой, а? Здорово, да?

      – Ага! Я как увидел, ну, думаю, все, писец турнику пришёл – вырвет сейчас все растяжки с корнем, и пи…ся наш бычара под аплодисменты на пол. Здорово было бы, да, мужики.

      – Турник шалашом, и пол в щепки.

      – Я бы посмеялся…

      – И я бы…

      – Он бы вам потом посмеялся…

      – Это точно. Как пить дать.

      – Слушайте, он, наверное, гимнаст в прошлом.

      – Ты чё, какой гимнаст? Гимнасты же не такие. Ты глянь, какая у него шея, а бицепсы, а ноги… Он штангист или борец – точняк. – А может, боксер? Кулак у него – видали? Как вмажет в лобешник, мало не покажется.

      – Вот гадство, не пришивается, – нервничает маленький Гриха. – Вторую иголку сломал. Что там, у погон внутри, резина что ли? – Ысс…

      – И у меня не пролазит. Все пальцы, гадство, исколол. – Кривясь, жалуется Хохналидзе.

      – Эй, слушай, какой Север? Север-то – на севере, – вдруг с запозданием реагирует Кушкинбаев, – а здесь – Дальний Восток. Ты карту помнишь? Холодно там, где живут белые медведи. А где живут тигры и коричневые медведи, там должно быть тепло, да? – продолжает допытываться «ученый сын степей».

      – Ну, значит, будет тепло-о, – мечтательно соглашается Хохналидзе. – Слушай, когда тепло, это очень хорошо! Вот у нас в Тбилиси…

      – Ха, гля, мужики, Вадька погон пришил, кривота-кривотой.

      – Сам