Голод. Лора Таласса

меня коварной улыбкой, Голод заканчивает свое дело, затем отходит, берет свой бокал с вином и возвращается на прежнее место.

      Злобный извращенец.

      Я бреду обратно к своей комнате – мимо пожилого мужчины и молодой девушки, неуверенно топчущихся у входа. При виде них у меня сжимается горло. Я уже знаю, чем эта история закончится.

      – Разве я сказал, что ты можешь уйти, Ана? – окликает Голод резким голосом.

      Я замираю на месте. После этого хамского замечания во мне опять слегка разгорается потухший было огонь.

      Я оглядываюсь на всадника через плечо.

      – Не будь жестоким.

      – Мне не быть жестоким? – переспрашивает он, повышая голос. – Ты не знаешь, что такое жестокость. Пока не переживешь то, что я пережил. Твой род отлично научил меня жестокости.

      Всадник говорит это прямо при мужчине с девушкой, ожидающих в прихожей с тревогой на лицах.

      – А теперь, – командует он, и его глаза становятся жесткими, – вернись и встань подле меня. Сейчас же.

      Стиснув зубы, я гляжу на него в упор. Во мне кипят страх и гнев. Неохотно я возвращаюсь, не сводя с него свирепого взгляда. Он отвечает мне тем же.

      Все это время пожилой мужчина с девушкой стоят в сторонке, наблюдая за моей перепалкой с Голодом, но вот Жнец откидывается на спинку кресла и обводит их надменным взглядом.

      – Ну? – произносит он. – Если у вас есть что сказать мне, говорите.

      Они делают несколько неуверенных шажков вперед.

      – Мой господин… – начинает мужчина, склоняя голову перед всадником.

      Голод хмурится.

      – Я не вижу у тебя в руках никаких даров. Тогда зачем ты здесь?

      Ну конечно, этот урод считает, что человек должен подходить к нему только в том случае, если может что-то предложить.

      Я снова смотрю на всадника, на его яркие прищуренные глаза, на то, как он сидит в кресле, словно король.

      Он опьянен вином, властью и местью.

      Пожилой мужчина словно съеживается, прежде чем набраться храбрости. Он кладет руку на плечо своей юной спутницы и подталкивает ее вперед.

      Мой взгляд задерживается на его руке.

      Мужчина откашливается.

      – Я подумал, может быть… вы, всадник, пожелаете…

      Он снова откашливается, словно не может подобрать подходящих слов.

      Молчание затягивается.

      – Ну? – поторапливает Голод. – Чего я желаю, по-твоему?

      Опять долгое молчание.

      – Моя дочь, – говорит наконец мужчина, – будет вашей, если хотите.

      Дочь! Это слово звенит у меня в ушах.

      Нам с Элоа было легко прийти к Жнецу. Я была секс-работницей, а Элоа – мадам, которая поставляла мне клиентов. Но предлагать свою дочь какому-то одержимому местью чужаку? От этой мысли у меня холодеет в животе.

      Глаза Голода встречаются с моими, и он смотрит так, будто говорит: «Видишь? Все время одно и то же, мне уже надоело».

      – Люди ужасно предсказуемы, не так ли? – говорит он.

      Теперь-то я понимаю, что это наверняка происходит всякий раз. В одном городе за другим всадник открывает