Рождённая на стыке веков. Шаира Тураповна Баширова

словно чугунный казан. Тела не чувствую.

      – Лежи, милок, ты чудом выжил. Не думали, что оклемаешься, – говорит старуха, а слова её, словно барабанный грохот в ушах отдаются.

      – Ты, солдат, уже неделю без памяти лежишь. Спасибо бабушке, выходила тебя. Нашли тебя среди убитых, похоронить вышли, а ты стонешь. В хату перенесли, бабушка всё боялась, что помрёшь, но ты живучим оказался, – сказала молодая женщина, нагнувшись надо мной.

      И так от неё запахло… свежескошенной травой и молоком, которое она держала в кружке с куском хлеба.

      – Тебе поесть нужно, сил набираться. Давай, милок, ну-ка, попробуй сесть, – сказала старуха, помогая мне это сделать, придерживая за плечи. Сильная старушка оказалась, молодая-то подушки за спину подложила, я, охая и ахая, кое-как сел.

      Так они ухаживал за мной две недели. Когда кто-то к ним заходил, тут же дверь комнаты закрывали и поговорив в сенцах, сразу выпроваживали. Я потихоньку стал садиться, потом и вставать. Ходить было тяжело, рана, правда,  от трав старухи затягивалась быстро. Ох и вонючие были травы, но терпел.

      Ходить, словно заново учился. Молодая женщина помогала мне, обняв её за плечи, я ходил по комнате. Часто вспоминал Бахрихон и сына, который умер в младенчестве. Молодая женщина была красивая, кровь с молоком, так сказать. Идти мне было некуда и не к кому, а она так мне улыбалась и просила остаться с ней. Мужчина по натуре слаб, не осуждай меня. Я очень тосковал по жене, но естественные потребности, сама понимаешь, давно без женщины, а тут на тебе, совсем рядом, каждый день и сама готова в лечь постель.

      Старуха часто уходила в лес и на поля за травами. И однажды, я не выдержал, ох и страстная баба оказалась, наши-то, более тихие и скромные, на такое, что вытворяла эта пассия, не способны. Так я и остался жить у неё.

      Мужа женщины в гражданскую войну убили, недолго горевала, всё ребёнка от меня хотела. Молодая, не успела с мужем насладиться любовью, осталась вдовой. А я тосковать стал, по дому, по моей Бахрихон, по заводу. Говорю Любе, так звали ту женщину, домой, говорю, хочу вернуться, а она в слёзы, не пущу, говорит. Баба Нюра, старушка, тоже уговаривала меня остаться, я сделал вид, что согласился, а сам задумал ночью уйти. А Люба и заявляет, что ребёночек у нас будет. Что делать? Пришлось остаться, но тоска такая, мОчи нет. Родила она, дочку родила, Настей назвали. Но чужие они мне и всё. Подумал, Люба получила, что хотела, значит не должен ей ничего и однажды, ночью, я вышел из хаты и ушёл, куда глаза глядят. Двое суток шёл, хорошо, хлеб и сало взял, вещи мужа своего Люба мне дала, так, с вещмешком за плечами, отдыхая, чтобы немного поесть, да молока попить из бутыли, которое я прихватил, я дошёл до станции. С пересадками, месяц до дома добирался. Везде на дорогах проверки, к счастью, мои документы сохранились, которые мы зашивали в подол гимнастёрки. В общем, пронесло.

      Думал, приду домой, меня Бахрихон и ты встретите, а в доме чужие. Услышал, что ты в кишлак свой вернулась, а моя Бахрихон умерла. Я на завод вернулся, говорю, комнату бы вернуть. А мне ответили, что нельзя, вроде, партийный