Сказания о недосказанном. Николай Иванович Голобоков

интернат это ещё не всё, и не самые несчастные вы.

      – Я ведь тоже был в детском доме. 1947 году, полтора года. Мы пухли от голода, а домашняки, это те, которые жили у себя дома, ох мы им завидовали, у них и макуха, и картошка, и кукурузная каша, а мы позавтракали, – ждём обеда, пообедали, – ждём ужин. За пайку хлеба, если у кого с заначки стянет кто, умудрится, чинили тёмную. В поле бегали. Свеклу рыли и ели сырую, аж в горле драло. Домашняки зимой просто умирали с голоду, а мы, ничего, все выжили.

      – Это, ребята после войны такое житие было. Бывало. А вы, по субботам ещё домой, да летом в лагерь, пионерский, да?!

      – У вас рогатка в детстве была?

      – Была, ребята, была.

      – А в птиц стрелял?!

      – Стрелял, ребята, ну, правда, не попадал, а однажды до сих пор помню.

      – Стыдно…

      – Чуть, нет, таки побили, свои же ремесленники и просто отдубасили. Я и теперь не верил, что дет дом, интернат, ПТУ одни разбойники.

      – Вот представьте себе. Тогда дрались как дураки. Ремесло на городских. Пряжками, прутьями, свинчатками, кастетами. Были и смертельные случаи. Ну, головотяпы и всё.

      – Но было и такое.

      – Нас, ремесленников, после первого года обучения, конечно у кого и отметки были хорошие, и поведение, лучших, кто занимался в кружках, – на белом теплоходе, как мы его назвали,– пассажирский, отчалили из порта Керчь, на Ялту. Там разместили в красивом здании, кормили хорошо, кино показывали часто, на оперетту даже водили, хоть она нам и не нужна была. Ну что темнота деревенская, где кино редкость и ещё и света не было в деревнях. Керосиновым лампам были рады. Но совсем забитым тупым не был. Кто то подарил мне книгу Генриха Гейне, Лирика и сатира, я уже читал и даже запомнил такие, … девушка стоя у моря, и ещё, красавица рыбачка, причаливай сюда… И вечерами в общежитии, где тридцать но не три богатыря, а ремесленские ишаки, как мы иногда дразнили, когда кого хотели шпигануть за что-то недозволенное.

      – И вот однажды, мы вышли из клуба, я увидел гнездо ласточки.

      – Говорят чертей нет. Есть. Теперь точно знаю есть. А тогда, если не они, то кто мне такое вразумил делать…

      Это я понял чуть позже. А тогда меня мои же однокашники… отдубасили и изваляли на не совсем стерильной, и, не Муромской дороженьке.

      – И вот, это самый чёрт, таки он, чёрт, меня дёрнул, взять палку и сбить гнездо ласточки. Старое пустое, без птенцов.

      – Ох!

      – Уух!

      – И было…

      – Но хорошо, что птенцы уже улетели. А то бы ещё добавили.

      – Как они потом мне признавались.

      – Позже.

      – Много позже…

      – Ребята однокашники, и побили меня. Неделю потом не разговаривали. Необитаемый остров. Не знаете?

      – Никто не разговаривал со мной неделю. Целую неделю, отворачиваются, отворачиваются.

      – Ох, и противно! Ух, и, тошно.

      – Вот тебе и ремесло и П.Т.У…

      – А ласточки…

      – Когда длинной палкой лез туда, они чуть макушку не расклевали мне, а надо было. …Это я так думал потом, когда уже прошло много дней.

      А сейчас, они, носились быстрее молнии.

      – Прямо косяками,