Сказания о недосказанном. Николай Иванович Голобоков

взлетело черной тучей и накрыло согнувшееся в калачик худое тело доходяги… Только слышался писклявый голос: ой, мамочка, спаси, я не виноват.

      Но удары уже сыпались, как град.

      И вдруг тишина. Сорвали быстро одеяло и орут: «Стой! Стой. Не виноват!..»

      А дальше я уже ничего не помню. Усадили на кровать. Сижу, хлопаю глазами…

      – Ну, что, не загнулся от страха? Да тебя еще и не били. Правда, дрыстун…

      – Эй, ты, где спрятался? Забирай своего брата. Гля, да он еще доходяжнее своего братца, ещё и косой. Бери, веди в толчок, – га, га, ха…

      – И нахрена им дают ещё и рыбий жир. Глянь, худые, пухлые и не в изоляторе…

      – А спасли "шестерки" пока меня донимали ложками и "цыганом", шестерки-помощники, верные слуги, за кусочек сухарика делали своё дело. Они потому и устраивали такие дознания. Сначала обшарили тумбочки, все кровати. У одного из средней группы нашли в кровати крошки. Но не хлеба, а сухарика – под подушкой. И самое главное: он, этот вор, сам следил за обыском и как только увидел, что они нашли сухарик, рванул из окна со второго этажа: Не успели, не успел убрать крошки…

      …Накинули одеяло, сначала били кулаками, потом ногами. Мы с братом сидели на кровати. Подошел слуга-помощник:

      – Какого хрена сидите, санаторий? Ну-ка туда, кто за вас будет шакалов учить?!

      Брат зашевелился и быстро вошёл в роль драчуна. Я стоял и что-то изображал, похожее на упражнения-асаны из индийской йоги…

      – Ты, хрен моржовый, что ты гладишь? Вот как надо!..

      И отпустил мне несколько "макарон". Это просто: ребром ладони бьют по затылку, и у тебя голова падает как у гуся, когда его по шее врежут палкой.

      Посыпались искры из глаз, мое участие было бесполезно – уже летали табуретки, привалили пару тумбочек сверху–потом раскачали и бросили, со второго этажа.

      Куда его потом дели, я не видел…

      Он погладил военную баклажечку. Приложились еще немного, помолчали…

      – А мои ученики часто спрашивают, почему я не возьму в школе хорошую палатку?

      – А я отвечаю:

      Неет! Я в этой. Я семейный…

      Я веду совет.

      Мы сейчас с ним, с отцом…

      Девственница

      Дед сидел за праздничным столом, и, казалось, вздремнул. Но какой тут сон, когда опять гремит музыка и такой шум, – не до дрёмы.

      Зал для торжеств, где и свадьбы часто устраивают, да и проводы в мир иной тоже здесь, в этом зале. И дед вспоминал, как провожал своего драгоценного тестя, а потом и самую родную тёщу – мачеху. А вот теперь он здесь, в этом зале, – день пожилого человека.

      Во дворце культуры был дан концерт. Речи, грохот музыки, и непонятно отдохнули старпёрчики, или отработали смену на табаке.

      В огромном зале, торжественно восседали, заслуженные колхозники и прочая заседающая и восседающая братия. Самодеятельность была хорошая, по крайней мере, для села, но были и чудеса.

      Выступил бывший баянист колхозного Д. К. Теперь он играет в нашей северной столице, да так играет, что частенько у слушателей,