Поэтический язык Иосифа Бродского. Людмила Зубова

из грамматического элемента, полностью лишенного собственного лексического значения, она становится непосредственным выразителем сущности.

      Наблюдается и движение формы суть от грамматической связки к союзу – синониму союза то есть, что семантизирует этот союз, устанавливая равенство то есть = суть, и тем самым показывает механизм грамматического и смыслового преобразования:

      В будущем, суть в амальгаме, суть

      в отраженном вчера,

      в столбике будет падать ртуть,

      летом – жужжать пчела

(«Полдень в комнате». [1978]. III: 178–179);

      Или – слившихся с теми, кого любили

      в горизонтальной постели. Или в автомобиле,

      суть в плену перспективы, в рабстве у линий. Либо

      просто в мозгу. Дать это вслух, крикливо,

      мыслью о смерти – частой, саднящей, вещной.

      Дать это жизнью сейчас и вечной

      жизнью, в которой, как яйца в сетке,

      мы все одинаковы и страшны наседке,

      повторяющей средствами нашей эры

      шестикрылую помесь веры и стратосферы

(«Кентавры III». 1988. IV: 46).

      Каким же образом все это осуществляет связь времен? Комплекс употреблений формы суть указывает на возвращение слова к грамматической нерасчлененности существительного-глагола-союза, но то, что в исходном состоянии представляло собой потенции развития, сейчас предстает итогом развития. Восклицая «О как из существительных глаголет!» («Горбунов и Горчаков»), Бродский постоянно показывает, что и глагол превращается в другие части речи.

      В стихах Бродского имеются примеры с эксплицированной синонимией современной нормативной формы есть форме суть:

      Время есть холод. Всякое тело, рано

      или поздно, становится пищею телескопа:

      остывает с годами, удаляется от светила.

      Стекло зацветает сложным узором: рама

      суть хрустальные джунгли хвоща, укропа

      и всего, что взрастило

      одиночество

(«Эклога 4-я /зимняя/». 1980. III: 198);

      Воздух и есть эпилог

      для сетчатки – поскольку он необитаем.

      Он суть наше «домой»,

      восвояси вернувшийся слог

(«Литовский ноктюрн: Томасу Венцлова». 1974. III: 155);

      Впрочем, итог разрух –

      с фениксом схожий смрад.

      Счастье – суть роскошь двух;

      горе – есть демократ

(«Черные города…». 1962–1963. I: 225).

      В таких контекстах можно видеть градацию смысловой значимости грамматической формы: движение от уподобления на уровне образа или ощущения к обобщающему уподоблению на уровне умозаключения.

      Валентина Полухина обращает внимание на то, что в метафорах отождествления

      …существенно меняется «напряженность сравниваемой силы»[12], что выражено как грамматикой, так и авторитетностью, даже категоричностью тона (Полухина, 2009: 185);

      Приравнивая субъект к предикату

12

К словам в кавычках В. Полухина дает ссылку: Потебня А. А. Эстетика и поэтика. М.: Искусство, 1976. С. 205.