Поэтический язык Иосифа Бродского. Людмила Зубова

ополнены с учетом более поздней литературы. В начале каждой статьи дается библиографическая ссылка на место первой публикации.

      Тексты И. Бродского цитируются преимущественно по изданию:

      Сочинения Иосифа Бродского: В 8 т. Составление: В. П. Голышев, Е. Н. Касаткина, В. А. Куллэ. Общая редакция: Я. А. Гордин. СПб.: Пушкинский фонд, 1998–2001.

      При этом цитаты сопровождаются указанием на названия и даты произведений, обозначением томов (римскими цифрами) и страниц (арабскими цифрами).

      Некоторые тексты, отсутствующие в этом издании, взяты из других источников, ссылки на которые представлены в сносках:

      Сочинения Иосифа Бродского: В 4 т. Составление и подготовка текстов: Г. Ф. Комаров. СПб: Пушкинский фонд, Париж – Москва – Нью-Йорк: Третья волна, 1992–1995.

      Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы: В 2 т. Составление и подготовка текстов: Л. В. Лосев. СПб.: Изд-во Пушкинского Дома; Вита Нова, 2011.

      Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы (основное собрание). Подготовка текста: Сергей Виницкий. Электронный ресурс: http://lib.ru/BRODSKIJ/brodsky_poetry.txt_with-big-pictures.html.

      При разночтениях в текстах разных источников предпочтение оказывалось изданию, подготовленному Л. В. Лосевым.

      Графические выделения (полужирный шрифт и, в редких случаях, подчеркивания) в цитатах из поэтических текстов Бродского и других авторов – мои, за исключением особо оговоренных случаев.

      Форма суть в поэтическом языке Иосифа Бродского[1]

      Тезис о том, что поэт – орудие языка, настойчиво утверждаемый Иосифом Бродским[2], побуждает посмотреть на его поэзию именно с этой точки зрения.

      В поэзии Бродского широко представлены свойства прошлых и будущих языковых состояний, а также, что кажется особенно интересным и важным, сам механизм преобразований: история русского языка предстает в стихотворениях и поэмах Бродского как наглядная картина динамических процессов, охватывающих все языковые элементы. Историко-лингвистический анализ произведений Бродского интересен не только для описания картины мира поэта, осмысления литературы и философии XX века, но и для уяснения того, какие процессы и каким образом в истории языка осуществляются.

      Архаическая глагольная форма суть обычно употребляется Бродским в форме не множественного числа, как диктует норма, а единственного:

      Постоянство суть эволюция принципа помещенья

      в сторону мысли. Продолженье квадрата или

      параллелепипеда средствами, как сказал бы

      тот же Клаузевиц, голоса или извилин

(«Элегия». 1988. IV: 50);

      И пустоте стало страшно за самое себя.

      Первыми это почувствовали птицы – хотя звезда

      тоже суть участь камня, брошенного в дрозда

(«Мир создан был из смешенья грязи, воды, огня…». [1993]. IV: 95);

      Страх суть таблица

      зависимостей между личной

      беспомощностью тел и лишней

      секундой. Выражаясь сухо,

      я, цокотуха,

      пожертвовать своей согласен.

      Но вроде этот жест напрасен:

      сдает твоя шестерка, Шива.

      Тебе паршиво

(«Муха». 1985. III: 287);

      Суслик не выскочит и не перебежит тропы.

      Не слышно ни птицы, ни тем более автомобиля:

      будущее суть панацея от

      того, чему свойственно повторяться

(«Примечание к прогнозам погоды». 1986. III: 302);

      Призрак бродит бесцельно по Каунасу. Он

      суть твое прибавление к воздуху мысли

      обо мне,

      суть пространство в квадрате, а не

      энергичная проповедь лучших времен.

      Не завидуй. Причисли

      Привиденье к родне

(«Литовский ноктюрн: Томасу Венцлова». 1974. III: 54);

      Жизнь моя затянулась. В речитативе вьюги

      обострившийся слух различает невольно тему

      оледенения. Всякое «во-саду-ли»

      есть всего лишь застывшее «буги-вуги».

      Сильный мороз суть откровенье телу

      о его грядущей температуре

(«Эклога 4-я /зимняя/». 1980. III: 197).

      Подобных примеров настолько много (в конкордансе Татьяны Патеры[3] зафиксировано 30 употреблений глагольной формы суть, из них 24 единственного числа), что это явление из грамматической ошибки превращается в яркую примету стиля, нередко воспроизводится – может быть, иногда в подражание, иногда явно независимо – и другими поэтами[4], то есть активно осваивается современным русским языком.

      Интересно,

1

В книге представлен переработанный и дополненный вариант статьи: Зубова, 1996.

2

«Именно язык диктует стихотворение, и то, что в просторечии именуется Музой или вдохновением, есть на самом деле диктат языка («Сын цивилизации» – Бродский, 1999: 93).

3

Патера, 2002: 308–309.

4

Например: Слушай на ухо: суть / путь из варягов в греки / тоже и мой путь (Ю. Кублановский); Я постиг, что константа Планка, чей облик / суть тайный вестник, – / это грозный символ: могильный холмик / и сверху крестик (В. Строчков); И все, что я вложу в ушкó и ýшко, / Суть коридор, который прогрызу (М. Степанова); Вниз уходя, небо дрожит – / Облачный страх суть впереди (С. Литвак); И этот лепесток, мерцающий, / лампадный – / Одна стихия суть… (В. Бударагин); дождь, ветр и хлад / и Годовщина – / достаточная суть причина / концу романа (А. Битов); я слушатель, я суть запоминатель (М. Матвеева)