Светлый град на холме, или Кузнец. Татьяна Вячеславовна Иванько

как ты хочешь врачевать его?

      – Я сама поговорю с ним. Я же дроттнинг, всё равно, что мать моим алаям. Так?

      Сигурд усмехнулся, качая головой:

      – Ну, попробуй, попробуй… Но если не подействует твоя мягкость, я поговорю с ним по-своему…

      …Да, я пил каждый вечер и каждое утро страдая от похмелья, клялся себе, что это в последний раз. Но наступал вечер, я оставался один. По вечерам свободный от дневных забот, не привыкший читать, например, как Торвард, пропадавший в библиотеке, или, тем более, как Сигурд, который без дела никогда не сидел, вечно в книгах, заметках, в размышлениях и планах, которые он теперь с успехом и воодушевлением воплощал в жизнь.

      Я же не был ни созерцателем, ни творцом. Я был человек действия. И все дни я был счастлив, потому что как воевода был занят не меньше конунга. А вот вечером подступала пустота, заполненная тоской. И эту тоску я и топил в горьком вине.

      Я понимал, что бесконечно Сигурд не будет это терпеть, и, если и не изгонит меня из алаев, то из воевод может… Но сам остановиться я не мог…

      В один из вечеров дроттнинг неожиданно пришла ко мне. Ко времени её прихода я опустошил уже одну флягу вина и принялся за вторую. Я не был ещё окончательно пьян, но изрядно во хмелю.

      – Ты горюешь, – сказала она, села на одну из лавок, стоящих вдоль стен моей горницы, небольшой, почти пустой. Лавки вдоль стен, стол с лавкой возле, да ложе, вот и вся обстановка. На полу ковер из медвежьей шкуры.

      Всё же какой чудесный голос у нашей дроттнинг. Я поймал себя на том, что называю её про себя дроттнинг, избегая называть по имени и вообще вспоминать, что она женщина. Даже смотреть на неё.

      А между тем она произнесла своим журчащим нежным голосом:

      – Никакие слова, конечно, не утешат тебя. Может быть, только новая любовь исцелит разбитое сердце.

      Она подошла ко мне, и тронула за плечо, тёплая маленькая рука. У Агнеты прохладные, очень мягкие, будто ватные ладошки, кажется, что круглые пальчики гнуться во все стороны… А эта рука совсем другая: сухая и даже… твёрдая? Она взяла мою ладонь в свою. Твёрдая, верно. Твёрдая рука надёжного человека. Такой человек не обманет, не предаст.

      – Знаешь, Гуннар… и моё сердце было разбито, когда я думала, что Сигурд никогда не сможет полюбить меня…

      Я посмотрел на неё. Наконец поднял глаза и посмотрел в её лицо. Чудесная фея. Грёза наяву. Сон из лесов, лугов, со снежных гор, из плеска прибоя на морском берегу, журчания чистых ручьёв, из прозрачных вод озёр, утёсов и

      пронизанных светом и воздухом берёз… Сон северной страны. Сон и мечта.

      Кто мог не полюбить её?..

      Какие яркие, тёмно-синие глаза. Такую бездонную глубину я видел, только в ясном вечернем небе… и вся она светится, словно внутри неё зажжён огонь. Конечно, зажжён – это яркий очаг добра, жизни. Жизнь. Сама жизнь будто говорит со мной.

      – Этого не могло быть, Сигню, – сказал я, глядя в её лицо, на эти розовые губы… – Тебя нельзя не полюбить. Ты – сама жизнь. Сама любовь.

      Она улыбнулась, ресницы как крылья бабочки прикрыли глаза… И…

      …Я