Светлый град на холме, или Кузнец. Татьяна Вячеславовна Иванько

и она могла заново построить свою жизнь, уже как мать. А могла продолжить оставаться той, кем ей могло понравиться, опять же, отдав ребёнка в терем.

      В Свее малолюдно, много детей умирали, так и не успев никогда повзрослеть, иногда в семье из пятнадцати родившихся детей оставался один-двое, а то и никого, оттого так строго наказывали за аборты.

      И теперь моя Агнета, моя милая маленькая Агнета впала в такое отчаяние, что едва не навлекла на себя такую страшную кару. Кстати, гро за пособничество в абортах могли и казнить. В самом мягком случае ослепить и изгнать навеки.

      – Кто он?! – спросила я, пока мы шли по коридорам к комнате Хубавы.

      – Не знаю, она молчит, – поспешая за мной, бормочет Хубава, тряся полным телом.

      – Молчит… – рассердилась я. – Как же вы проглядели, как позволили?! Куда смотрели вместе с Ганной?

      Хубава замахала руками, как курица крыльями:

      – Но, Лебедица, не углядишь… Да и такое время было, зима, бондеры болели много, мы с Ганной и по всему Сонборгу и по хуторам и по деревням мотались…

      – Вот, давно говорю тебе, помощников набирать надо, новых лекарей учить! – досадливо ответила я.

      Едва Агнета увидела меня, как бросилась к моим ногам, обливаясь слезами.

      – Прости, Свана! – рыдает она, кривя рот. – Прости меня, дроттнинг!

      – Да ты что, Агнета?! Какая я тебе дроттнинг сейчас? – я встряхнула её за плечи, намереваясь этим остановить рыдания.

      Агнета зарыдала в голос, и я поняла, что надо дать ей выплакаться, а потом уж расскажет всё сама…

      Жалость заполнила моё сердце. Если она, моя Агнета, дошла до такого, что должно было произойти с ней, что она переступила через всё, чем мы дорожили и почитали с детства?

      Я обняла её, и мы сели на Хубавину кровать с твёрдым тюфяком. Агнетины слёзы мочили мне плечо, горячее её лицо опухло, она плакала долго, пока, наконец, не начала умолкать…

      К себе я вернулась под утро, вся во власти сомнений, размышлений. Это дело решить должна я сама, нельзя посвящать Сигурда в позор моей подруги.

      Только самой. Поговорить с мужчинами, потом уже и конунгу можно будет рассказать, если они станут упорствовать… Кто мог подумать, что первым серьёзным делом моим как дроттнинг будет вот это, так близко касающееся меня самой…

      А пока я тихонько вошла в спальню, чтобы не разбудить Сигурда. Но он и не думал спать. Подскочил на ложе, едва я вошла. В свете масляных ламп его кожа золотилась, но лицо было бледно, тени легли под скулы и в глазницы, таким я ещё не видела его…

      …Сказать, что я злился, это ничего не сказать. Вначале я думал, что Сигню поговорит с Хубавой и вот-вот вернётся, не давал себе спать, чтобы не пропустить её возвращения. Но час шёл за часом, водные часы – клепсидра, на столике у Сигню лгать не умели.

      Чем дольше я её ждал, тем меньше становилось желание спать. У нас так мало было времени побыть вместе, и она пожертвовала им, чтобы… Мне было уже неважно ради чего, важно, что её не было рядом со мной.

      От желания даже днём порой мне хотелось всё