Таракан из Руанды. Ульяна Бисерова

только вздохнула и покачала головой – опять балует дочь, потакает глупым капризам: виданное ли дело – тащить ребенка в лазарет, где даже в воздухе разлита зараза?!

      Во время долгой поездки Оливия с трудом сдерживалась, чтобы не начать болтать без умолку, – соблюдала уговор. За окном проплывали пологие зеленые холмы, банановые рощи, поля, на которых, согнув спину, трудились женщины в ярких тюрбанах и цветастых юбках. Увидев автомобиль, они распрямляли уставшие спины, прикладывали ладони козырьком ко лбам и долго смотрели вслед облаку рыжей пыли.

      Больничный центр Кигали представлял собой скопление невысоких однотипных корпусов, между которыми были проложены серые асфальтовые дорожки. Не будь людей в белых халатах, которые с озабоченным видом перетаскивали больных на носилках, со стороны это напоминало бы вереницу грузовых контейнеров или построенный на скорую руку лагерь беженцев. Повсюду, где чахлые деревца отбрасывали бледную тень, на корточках сидели люди. Они проводили в ожидании много дней, но не тяготились, воспринимая это как заведенный порядок вещей, и пытались наладить нехитрый быт: сооружали навесы из палок, чтобы укрыться от палящего солнца, разводили костерки, кашеварили. Рядом бегали и играли в пыли дети, спали старики – кто на циновке, кто на куске картона, прикрыв голову полотенцем или собственной несвежей майкой. Тут же прямо с земли торговали лепешками, вареной кукурузой, фруктами и мылом, а из-под полы спекулировали и лекарствами. Со всех концов больничного городка тянулись скорбные процессии, несущие на самодельных носилках увечных родственников.

      – Так, ты идешь со мной, – пробурчал отец, крепко взяв ее за руку. – Не отходи ни на шаг и ни к чему не прикасайся, ясно?

      Оливия послушно кивнула. Она храбрилась, но увиденное испугало ее. Впрочем, в больнице была та же толчея и сумятица. На каждой койке лежало по двое больных, зачастую еще и с детьми. Под убогой лежанкой нередко ютился еще один больной – хорошо, если на циновке, а то и прямо на грязном полу. Повсюду ползали, носились дети. Оливия заметила девочку, по виду – ее ровесницу: притулившись с миской на краешке кровати, она кормила свою мать, которая была уже не в силах держать ложку с сероватой кашей. Несколько истощенных, сутулых парней с запавшими, лихорадочно поблескивающими глазами тащили на скрипучей тележке алюминиевый бак с варевом. Пробираясь между тесно сдвинутыми койками, они переругивались свистящим шепотом, опасаясь, что еды не хватит на всех.

      – Идем, посидишь в ординаторской, – потянул ее за руку отец.

      В слабо освещенной каморке, склонившись, сидела миловидная девушка. Она шила что-то, держа руки в пятне желтого света настольной лампы. Заметив отца Оливии, она устало убрала запястьем прядь со лба и улыбнулась.

      – Доктор Каремера! Благодарю, что приехали так быстро. Вы захватили лекарства?

      Отец приподнял повыше саквояж, который держал в руке.

      – Прекрасно! А то антибиотики кончились