Воровка. Таррин Фишер

была в моих тисках. Не слишком крепких, но она была моей. Наши отношения завязались легко. Ежедневная рутина давалась просто, почти воздушно. Мы играли, целовались, часами обсуждали все значительное и бессмысленное. Я никогда не мог предугадать ее следующую реплику, и мне это нравилось. Она так отличалась от девушек, к которым я привык. Даже Джессика – единственная, в кого я почти влюбился, – никогда не пробуждала во мне тех же чувств, что Оливия.

      В один особенный день мы говорили о детях – о том, сколько детей хотим. Или, возможно, я говорил. Оливия предпочитала не заглядывать далеко в будущее.

      – Пять… я хочу пятерых.

      Она вскинула бровь и сморщила нос.

      – Это уже чересчур. Вдруг твоя жена не захочет так много?

      Мы приехали на пляж и теперь лежали на расстеленном одеяле, притворяясь, будто любуемся звездами, хотя куда чаще смотрели друг на друга.

      – Думаю, мы с тобой сможем прийти к компромиссу.

      Она заморгала – быстро, будто избавляясь от колючей ресницы, и сказала, отворачиваясь:

      – Я не хочу детей.

      – Конечно, хочешь.

      Она ненавидела, когда я так делал – показывал, что она ошибается в том, в чем убеждает саму себя.

      Я приподнялся на локтях и повернулся к воде, чтобы не столкнуться с ее укоризненным взглядом.

      – Ты не испортишь им жизнь, – твердо сказал я. – Ты не поступишь с ними так, как поступил с тобой твой отец, и не превратишься в свою мать, потому что я никогда тебя не оставлю.

      – Тогда я умру от рака.

      – Не умрешь. Будешь регулярно проверяться.

      – Как, черт возьми, ты умудряешься быть в курсе, о чем я думаю?

      Я посмотрел на нее. Она сидела, подтянув колени к груди и опустив на них голову. Ее волосы были закручены в огромный, почти комичный узел на затылке. Мне захотелось распустить его, позволить ее волосам рассыпаться по ее спине, но она выглядела так мило, что я оставил все как есть.

      – Я вижу тебя, даже когда ты думаешь, будто я не смотрю. Возможно, я одержим тобой сильнее, чем было бы приемлемо.

      Она попыталась подавить улыбку, но та все равно прокралась в уголки ее губ. Я осторожно опрокинул ее на спину. Она хихикнула. Она почти никогда не хихикала… Количество раз, когда она позволяла себе подобное, можно было сосчитать на пальцах одной руки.

      – Ты никогда не поддаешься. За это ты мне и нравишься, Оливия – без второго имени – Каспен. Ты заставляешь меня бороться за то, чтобы ты хихикнула, за твою улыбку…

      Она мотнула головой:

      – Я никогда не хихикаю.

      – Действительно? – Мои пальцы скользнули вдоль ее ребер, щекоча ее. Она засмеялась так громко, что заразила смехом и меня тоже.

      Когда мы протрезвели, она опустила голову мне на грудь. Ее следующие слова поразили меня. Я лежал, не двигаясь, потому что боялся, что, стоит мне шелохнуться, она вновь закроет свое сердце.

      – Моя мама хотела шестерых детей. Но получилась только я, и это полный отстой, потому что я была той еще чудачкой.

      – Нет, не была, – сказал я.

      Она извернулась так, чтобы взглянуть на меня:

      – Я