Не шей ты мне, матушка, красный сарафан. Вера Евгеньевна Мосова

был абсолютно уверен, что союз их должен построиться исключительно на взаимном уважении и доверии, и не более того. Но стоило ей уехать, и он уже начал тосковать. Не ожидал он такого поворота, потому и сидел сейчас в недоумении. Эх, Аннушка, Аннушка…

      В не меньшем недоумении возвращалась домой и его невеста. И чем дальше уезжала она от большого города, тем отчётливее понимала, что домой возвращается уже не той прежней Нюрой, а будто другим человеком. Её недавний мир был ограничен домом, семьёй и знакомыми с детства картинами лесов и полей. Теперь же в её душе был совсем иной мир, границы которого значительно расширились. Она окунулась в другую жизнь, о которой прежде и не подозревала, напиталась другими эмоциями, звуками, запахами. Она увидела, познала и вобрала в себя много нового и непередаваемо интересного. Звуки скрипки, не смолкая, метались в её душе, рыдали и пели, словно неведомый смычок касался её тонких струн. А мимо неё опять плыли берёзки да ели, облака бежали по небу вслед за коляской, и ясное солнышко слепило глаза.

      – Интересно, что сейчас маменька делает там без нас? – произнесла в задумчивости Маруся.

      – Наверное, она в огороде сейчас, с Лукерьей грядки полют, – так же задумчиво ответила ей Нюра.

      – Ты что! Сегодня ведь Духов день! Забыла? Земля – именинница!

      – Точно! Совсем запамятовала! Значит, отдыхают, у самовара сидят, пироги едят.

      – Вот бы сейчас, как в сказке, оказаться дома, а не трястись по этим дорогам, не дышать пылью.

      – Вот чугунку построят, – вмешался в их разговор отец, – тогда и будем часто к Нюре в гости ездить. И быстро! Говорят, на паровозе не два дня ехать придётся, а сколь-то часов и всё!

      Нюра нахмурилась. А будет ли она жить-то там? Позволит ли Алёшенька стать ей чужой женой? Он грозится выкрасть её. А готова ли она бежать с ним и навсегда расстаться со своей семьёй? Тятенька ей этого не простит, она знает, значит, и дороги назад у неё уже не будет. Зато будет Алёша! И как ей этот сложный выбор делать? Снова тяжёлая грусть-тоска навалилась на девицу.

      К вечеру второго дня путники добрались-таки до дома. Анфиса уже сидела под окнами на завалинке, ждала своих ненаглядных.

      – Ну, слава Богу! Вернулись! – всплеснула она руками. – А я сижу тут, горюю.

      – Да куда ж мы денемся! – рассмеялся Прохор, обнимая жену.

      – Мало ли лихих людей на дороге! Всё, что угодно, может статься!

      – Ой, доченька, ой, красавица! – запричитала она, увидав Нюру в новом платье. – Ой, настоящая барыня! Дай-ка, я на тебя полюбуюсь! Это жених так тебя разрядил? Ай, какой молодец! Не жадный, я смотрю!

      Нюра кивнула матушке в ответ, обнимаясь с нею.

      – Здравствуй, Марусенька, здравствуй, душа моя! – обратилась мать к надувшей, было, губы дочери. – Не пожалела, что в эку даль поехала? Не притомила тебя дорога дальняя?

      Маруся бросилась на шею