Лицо наизнанку. Тристан Тцара

― как долго быть дню? ―

      охвачен трауром день, он тянет шершавую руку:

      день траура и стыда меня хватает за горло 6,

      не позволяя брату прислушиваться к стенаниям

      брата;

      если здесь брат;

      если здесь брат, печаль ― мира мать и сестра,

      печаль каждой минуты, если есть путь честнее,

      веди меня им: здесь предательской силы рука

      тяжелой хваткой сжимает каждую ручку дверную;

      если здесь брат;

      траур облек надтреснутый комель дня:

      никогда ослепительней не было моря;

      брат швыряет брату в лицо свой страх,

      облик за обликом песнь отдается волне, подмятой

      забвеньем;

      ville aux mille raisons qui parlent qui me parlent

      toi découverte au plus profond de moi-même

      je pense à une antique intimité où tour à tour

      se partagent et se confondent les eaux aimées de la lumière

      et des soleils versant les longs midis de chevelures

      qu’aurons-nous su l’indignité des proies

      la mort a pris pour ailes la force de la haine

      et mis l’injure aux vitres des temps passés à voir

      mais la mémoire brille encore de tous ses yeux

      autant de vies que d’herbes qui t’appellent

      c’est l’eau figée dans le silence de l’iris

      et des Noëls tardifs en tête de nos vies

      marchent désormais soleils de somnambules

      au givre des fenêtres assourdissant les plaintes

      où sont les figuiers des jeunes crépuscules

      la joue de l’eau sauvage aux premiers froids moqueurs

      et ses senteurs de pins de pêches et de thym

      volant par les sentiers à la lueur des âmes

      город тысячи смыслов вещает, вещает он мне

      о твоих откровеньях на дне сокровений моих;

      я мечтаю о древнем уюте: одна за другой там

      дробятся и снова сливаются струи, любимые светом

      и солнцем, что долгим полуднем нам хлещет кудри;

      как могли угадать мы мерзость добычи ―

      смерть посчитала за крылья злобы силу,

      за окнами времен былых проклятья зримы;

      но память еще искрится при каждом взоре:

      столько живых былинок кличут тебя;

      недвижны струи в тишине ирисов

      и Святки, запоздало жизнь возглавив,

      шагают ныне; солнце, как лунатик,

      сквозь наледь окон: жалобы тем глуше;

      где силуэты в сумерках грядущих,

      ручья румянец от насмешек стылых крон

      и сосен дух, и свежей рыбы, тмина,

      парят над тропами лесными, душ сиянье;

      ce sont de ces lumières qui ont beaucoup souffert

      nous les sentons parfois monter des bois profonds

      où court un sang vif à la solitude

      j’entends encore sonner le cristal de cette jeunesse

      trop d’années défaites par des doigts de fièvre

      tombées en poussière parmi les durs cailloux

      que le marcheur rencontre dans le désert des yeux

      les rires les plus simples y ont perdu leur source

      autant de vies que d’herbes sous le passé

      brillent encore de tous leurs yeux qui nous voient fuir

      et la colère

      tu écoutes toujours verrouillé derrière le mugissement des

      ténèbres

      un son fidèle étrangement où sourd la joie clarté de cerf

      c’est d’un mur que je parle il écrase des heures lourdes

      c’est d’un mur qui dresse son poids entre la vie et les

      vivants

      tu es aussi de ceux qui fuient le mur pleurent les vivants

      seul un avenir une vie prise au piège de la joie

      то робкий свет страданий долголетних,

      порою дымкой зрим он в гуще леса,

      где одиночества струится кровь живая:

      еще мне юности знаком хрустальный звон;

      сколько лет, лихорадочно пальцами смятых,

      пали в пыли меж булыжников жестких:

      их путник встречает во взглядах потухших;

      там радость простая свой утратила смысл;

      и столько же душ, сколько трав у дорог,

      еще догорают