Звёздный смех. Наталья Владимировна Тимофеева

сбили немцы… Из её седин

      Страх века, обращённый в маску муки,

      Смотрел на мир незряче и не зло,

      И ложку не удерживали руки,

      И горе слёзной каплею ползло

      По сморщенной щеке её прозрачно,

      Да волосы пружинками вились…

      Отмыто тело ото вши барачной,

      Но в душу думы намертво впились.

      Муж помер раньше, мужики ранимей,

      И то сказать, достались Соловки

      Ему в судьбу от Родины родимой,

      А ей лишь Котлас. Сроки велики

      Для тех, кто жил, давясь краюхой чёрствой

      И укрываясь дырью на дыре…

      ГУЛАГ среди страны – лесистый остров,

      Там слишком многим сталось умереть,

      Но им двоим везло, – любовь спасала.

      Она свою «пятёру» отбыла,

      А муж бежал, зима не доконала, —

      Его следы метелью замела.

      Обобраны, поруганы, забыты

      Своей страной, распяты не врагом,

      Как жили у разбитого корыта

      Мои родные? Чёрным сапогом

      И трубкой дымной у рябого носа

      Тридцатый год запомнился не всем?

      Неужто нету кровопийцам сноса,

      И внуки их других не знают тем,

      Как клясть «врагов», ни за понюх попавших

      Под красный молох? Проклятая кровь

      У палачей, невинных расстрелявших,

      Да вот беда, плодятся вновь и вновь!

      Я слышала от них неоднократно,

      Мол, всех за дело гнали в лагеря,

      И пусть поймут они меня превратно,

      Но их самих не проклинаю я.

      Воздастся им, как предкам их кровавым,

      Что преступили Божеский закон.

      Они все ищут почестей и славы,

      И о себе разносят медный звон,

      Но Вседержитель ждёт заветной жатвы,

      Он Сам отделит зёрна от плевел

      И наградит весь род их многократно

      По сумме их не Божьих, страшных дел…

      А я всё вижу скрюченные пальцы

      Трудяги старой, выжившей тогда,

      Лежащей подле печки в нашем зальце,

      Как общая Российская беда…

      А после гроб стоял с её мощами

      Всё в том же зальце прямо на столе,

      И пахло поминальными блинами,

      И было непонятно, странно мне:

      Шли люди в дом и кланялись прабабке,

      Их лица были скорбны… Треск свечи

      И зеркало под тонкой чёрной тряпкой,

      И дождь небесной музыкой стучит, —

      Так будничны у смерти междометья,

      Мы все уйдём однажды, кто куда.

      Бесчестье дела – много хуже смерти,

      Бесчестье слова – общая беда.

      Воспоминанья бродят, в сердце тая

      И наполняя кровь своим огнём….

      «Была твоя прабабушка святая»

      Сказал мне кто-то тем далёким днём…

      «Ванилью, горьким шоколадом…»

      Ванилью, горьким шоколадом

      Катальп струится аромат.

      Могучим, богатырским рядом

      Они вдоль улицы стоят.

      В вершинах их резвится ветер,

      Сбивая хлопотливых пчёл

      С роскошных