Картина с убийством. Юлия Евдокимова

комнатах остальных сестер тоже есть плазменный телевизор, ноутбук?

      – Мадре Мария-Серафина любила комфорт, но это не значит, что она пренебрегала молитвой. Она всегда была рядом с сестрами, – строго ответила пожилая монахиня. – Поэтому я и удивилась, не увидев ее сегодня в четыре утра.

      – В четыре утра?

      Монахиня лукаво глянула на Никколо:

      – Разве вам не приходится порой просыпаться среди ночи, когда совершено преступление? У вас свое служение, у нас- свое. Мы встаем на молитву в четыре утра, офицер.

      – Честно говоря, в четыре утра у меня одно желание – убить кого-нибудь, – сказал один из карабинеров и тут же смутился.

      – Кто-то в монастыре мог настолько не… любить мать-настоятельницу?

      – Это абсолютно исключено. Никто в монастыре не мог этого сделать. Я жалею лишь об одном- слишком поздно отправилась на поиски, вдруг ее еще можно было спасти?

      – А что это за ключ? – карабинеры указали на большой, старинного вида ключ, лежавший рядом с телом.

      – У меня есть такой же. – Монахиня вытащила из складок рясы похожий ключ. Он открывает дверь из храма в колокольню.

      – Там есть что-то ценное?

      – Картина.

      – Какая картина?

      – Которую нам должен был подарить благотворитель.

      – Должен был?

      – Он скоропостижно скончался, а картина исчезла.

      – Как исчезла?

      – Пропала. А два дня назад появилась на стене в колокольне.

      – Я ничего не понял. Исчезла, появилась… У кого еще есть ключ?

      – У председателя совета попечителей, синьора Фабио.

      По дороге на колокольню полковник не удержался и заглянул в одну из раскрытых дверей. Вход был узким и имел очень низкую арку, настолько низкую, что пришлось бы склониться в поясе, чтобы войти. Спартанская кровать, застеленная довольно бедным на вид одеялом, тумбочка, на которой стоит зажженная свеча – единственный источник освещения в комнате, стакан с водой, старый письменный стол и табуретка. На столе- книга, похоже – Библия.

      Как здесь можно жить? И как нужно нагрешить или какую веру иметь, чтобы согласиться на такую жизнь? Настолько яркое неравенство в положении настоятельницы и простых монахинь вполне могло вызвать ненависть.

      – Вы, миряне, ничего не понимаете. Внешнее не имеет никакого значения. Только молитва.

      – Я заметил. – Сухо ответил Никколо, вспомнив роскошные покои мадре Марии-Серафины.

      – Мы закончили! – разорвал тишину громовой голос, за которым последовал кадр из фильма ужасов. Гигантская фигура выплыла из тумана. На фоне старых стен монастыря и слабого огня свечей человек смотрелся монстром.

      Кто-то из монахинь хихикнул, но тут же прикрыл рот.

      – Наш криминалист, Босколи. – Тихо пояснил капитан карабинеров.

      – Как к вам обращаться? – Поинтересовался Никколо у старой монахини.

      – Мадре Мария-Ассунта.

      – Мадре? Разве вы все не сестры?

      – Как старшая по возрасту я вынуждена взять на себя обязанности настоятельницы, пока епархия не примет