Мясники. Крайне жестокие и малоизвестные преступники из прошлого века. Гарольд Шехтер

день, день гнева,

      День суда и милосердия,

      День великий и прегорький.

      Вечный покой даруй им, Господи,

      И вечный свет воссияет им[91] [92].

      11

      Хотя десятки любопытствующих посещали ферму Диринга с тех пор, как газеты впервые сообщили о резне, в воскресенье на ферму съехалась огромная толпа – по некоторым оценкам, несколько тысяч человек. Одни приехали на лошадях, другие – в каретах. «Извозчичьи дворы по всему городу делали хороший бизнес, – сообщала газета Philadelphia Inquirer, – сдавая в аренду упряжки для тех, кто хотел после обеда прокатиться до жилища семьи Диринг»[93]. Многие добирались туда пешком. Один из местных журналистов был поражен, «увидев огромное количество людей… идущих и бегущих, словно от этого зависели их жизни».

      «Здесь были и старики, которым самим было недалеко до могилы, и сотни молодых людей, отправившихся в это жуткое паломничество. Мимо нас стремительно пронесся священник евангелистской церкви. Калека на костылях перебирал своими кривыми ногами по пыльной дороге, причем довольно успешно. Женщин, однако, было больше, чем мужчин, причем всех возрастов и во всех нарядах: от модно одетой дамы в открытой повозке до бедной швеи, идущей пешком… С расстояния в полмили мы могли видеть эту пеструю толпу: одни собрались возле дома, другие бродили по прилегающим полям. Эта сцена… напоминала ярмарку или карнавал»[94].

      Жаждущие увековечить память о злодеянии, многие из этих зевак умудрялись протиснуться в амбар и унести с собой деревянные щепки с забрызганных кровью половиц. Один потрясенный наблюдатель видел, как «мужчина поспешно встал на колени прямо в грязной соломе и навозе, вырезал кровавое пятно размером с серебряную пятицентовую монету, аккуратно завернул его в бумажку и еще более аккуратно положил в жилетный карман». Если бы не контингент полицейских, выставленных у главного дома, «сам дом был бы разнесен по частям этими охотниками за сувенирами». Еще более шокирующим было поведение, наблюдаемое на месте, где было найдено тело Корнелиуса Кэри. Подобно более поздней породе искателей сенсаций – тем, кто делает селфи на местах катастроф, – посетители устраивались прямо посреди стога сена, в котором был обнаружен зарезанный труп, в то время как их друзья с весельем наблюдали за происходящим. Прежде чем «медленно удалиться, чтобы дать возможность другим… повторить то же самое», они брали[95] на память горсть сена – в идеале забрызганного засохшей кровью[96].

      Ко вторнику, 16 апреля, полиция практически прекратила поиски предполагаемого сообщника Пробста. Во-первых, они пришли к выводу, что Пробст был прирожденным лжецом – «отъявленным фальсификатором», по словам одной из газет. «Кроме его заявления о том, что он убил парнишку Корнелиуса, они не верят ничему из того, что он сказал»[97]. Но было и кое-что еще. Властям казалось немыслимым, что могут существовать одновременно два человека, способных на подобное

91

Перевод с латинского на русский Алексея Косинова. – Прим. ред.

92

Там же; см. также Anon., Life, Confession, Crimes, 68–69.

93

“Great Tragedy,” PI.

94

Anon., Life, Confession, Crimes, 45.

95

Подобное поведение сегодня нам кажется странным и даже пугающим. Хотя сейчас люди, даже читающие эту книгу, не так уж отличаются от тех, о ком пишет автор. Потому что люди всегда тянулись к теме смерти, и раньше «сувениры» с мест убийств или казней, а сегодня книги и фильмы про маньяков привлекают огромное число людей. Они имеют для них некий сакральный смысл. Приобщиться к насилию, чтобы ощутить радость оттого, что это насилие случилось не с тобой. Испытать эмоции, которых обычная жизнь дает не так уж много. – Прим. Алёны Ленковской.

96

Там же.

97

“Arrest of the Murderer.”