Вдыхая тень зверя. Евгения Якушина

мил человек! – долетел до него добродушный, окающий на вологодский лад голос. – Ты чегой-то? Ослаб, что ль, совсем?

      Руднев поднял голову и увидел остановившуюся подле него подводу, гружёную переложенными соломой ящиками. Телегой правил крепкий деревенского вида мужик с улыбчивым лицом и благодушным взглядом.

      – Ослаб… – еле слышно подтвердил Дмитрий Николаевич.

      – А ты не тифозный, часом, будешь?

      – Нет… Здоровый я… Просто устал…

      Мужик понимающе подмигнул.

      – Знамо дело, устал! В холодной-то всякий умается. Видал я вашего брата немало. Уж сколько лет тутошним путём проезжаю… Ладно, мил человек, садись что ли, подвезу. Тебе куды надо-то?

      Бывшего хозяина Пречистенского особняка, нетвердой походкой вошедшего в двери флигеля, с трудом можно было узнать. Ссутулившийся, похудевший, одетый в грязную несуразную одежду с чужого плеча, с осунувшимся посеревшим лицом, заросшим многодневной щетиной, и с каким-то невыразимо мученическим взглядом Дмитрий Николаевич потерянно оглядывался по сторонам, будто бы не узнавал своей прихожей.

      Застывшая на пороге кухни Настасья Варфоломеевна, прикрывая рукой рот и раскачиваясь из стороны в сторону, тихо, но надрывно заголосила, выскочившая вслед за ней Клавдия заплакала навзрыд, а открывший Рудневу дверь Никифор повалился на колени, обхватил ноги Дмитрия Николаевича и, давясь слезами, запричитал:

      – Ваше сиятельство!.. Барин!.. Батюшка!.. Родимый вы наш!..

      – Будет-будет! Не хоро́ните же, право… – Дмитрий Николаевич слабо улыбнулся и тряхнул слугу за плечо. – Никифор, ну ты что?.. Поднимись!

      Камердинер встал на трясущиеся от волнения ноги и, размазывая по щекам непослушные слёзы, строго цыкнул на женщин:

      – Кончай выть, бабьё! Обед барину готовьте!

      Всё ещё всхлипывая и причитая, Настасья Варфоломеевна с Клавдией скрылись на кухне.

      – Никифор, ты мне воды согрей, – попросил Руднев, скидывая на пол замызганный редингот. – Одежду и бельё в печь… И керосин принеси вшей вытравить…

      Оставить барина одного в ванной Никифор побоялся, опасаясь, что тот уснёт и, не приведи Господь, потонет. Покуда он нещадно тёр Дмитрия Николаевича распаренной мочалкой, охая и ахая на предмет синяков, щедро покрывавших барское тело и отливавших всеми цветами от багрового до зелёного, он успел поведать, что обитатели флигеля почти отчаялись увидеть Руднева живым.

      С того дня, как Дмитрия Николаевича, попавшего под подозрение в убийстве, забрали чекисты, его местонахождение оставалось неизвестным. Напрасно Белецкий и Савушкин обивали пороги, пытаясь выяснить его судьбу. Даже на запрос Трепалова, отправленный на имя самого товарища Дзержинского, не был получен ответ. Бывший граф Руднев-Салтыков-Головкин исчез абсолютно бесследно, что в их мутное неспокойное время революционного бедлама и беззакония могло означать, что Дмитрий Николаевич, скорее всего, пополнил собой список жертв беспощадного пролетарского террора.

      Руднев, который, по большому