Все косяки мироздания. Сергей Фомичев

пространную статью, изложив концепцию более целостно. Но рукописи, разосланные им по редакциям популярных изданий, летели в корзину или терялись где-то по дороге. Гораздо более странные и спорные тексты весьма сомнительных авторов публиковались в товарных количествах, а ему даже на письма не утруждались отвечать. Что это, заговор, пренебрежение к провинциальному мыслителю, просто невезение? Иногда Ухтомскому казалось, что если бы он вдруг слетал в космос или покорил бы вершину К-2, его обязательно забыли бы упомянуть среди тех, кто летал и покорял.

      И вот что ещё тяготило – некого было спросить, посоветоваться, не с кем обменяться идеями. Ни одного коллеги, пусть даже и оппонента, у Ухтомского в городе не нашлось, никого из тех, что мелькали на телеэкранах, он лично не знал. И в этом смысле он был в типичном положении многих самородков провинции.

      В столицах, крупных городах и у литераторов имелись свои «дома», и у кинематографистов, и у журналистов, и у архитекторов. Имелись, разумеется, свои дома и у учёных. И пусть они слыли рассадниками сплетен и интриг, всё же человеку вхожему можно было получить совет от коллег и держаться в курсе последних веяний.

      Но существовал один нюанс. И литератором, и кинематографистом и уж тем более учёным, считали отнюдь не всякого, кто называл себя таковым. Для фигур вроде Ухтомского в иерархии столичных и региональных тусовок отводился разве что Дом колхозника.

      Тусовки уже давно стали средой, определяющей генеральное направление развития, заменив собой прежние элиты или академические структуры. Тусовка не элита, не академия. Она не пытается применить «Гамбургский счёт», в принципе не стремится к объективности. Тут всё за висит от личных отношений и только. А вход в тусовку открывает не уровень познаний, не потенциал, а обычная коммуникабельность, «вписываемость» претендента в коллектив. В литературе и искусстве тусовка фактически определяет судьбу произведения, в политике – судьбу целой страны. Научная же тусовка может превратить одну из множества гипотез в ведущую, в почти что истину безо всяких на то оснований. И, значит, науку в будущем ждёт множество откровений, осознания тупиковых путей, вроде старого доброго флогистона.

      Нормальный человеческий тёплый ответ от научного мира Ухтомский получил лишь однажды, в далёкие и счастливые школьные годы, когда юные пионеры могли запросто получить письмо хоть из самой Академии Наук. Тогда он предпринял первую попытку атаковать горизонт событий. Разумеется, неудачно. Предложения Ухтомского-школьника выглядели наивными, а красивая и тщательно проработанная концепция разрушилась о некоторое количество пока ещё незнакомых пытливому школьнику физических законов и понятий, о чём ему и сообщили в ответном письме старшие товарищи, отметив, однако, со всей благосклонностью любознательность, стремление к знаниям и даже некоторую дерзость молодого дарования.

      С возрастом