Послушная жена. Керри Фишер

Массимо по руке:

      – По-моему, ребенка сейчас вырвет. Не мог бы ты увести его?

      Муж раздраженно раздул ноздри, но во всеуслышание заявил:

      – Где болит, сынок? Иди сюда, я посмотрю.

      Совершенно необязательно было видеть Анну, чтобы знать, какое у нее выражение лица: «Бедная Лара, конечно, старается, но Массимо постоянно приходится вмешиваться. Мальчик такой болезненный, наверное, она его неправильно кормит».

      Сандро, корчась, отодвинулся от Массимо и прижался ко мне, спина у него напряглась, костлявое плечико впилось мне в ребра. Я сунула руки под себя, чтобы удержаться и не схватить сына, не усадить на колени, не погладить успокаивающе по животику.

      И тут ворвалась Берил, держа в руках рожок мороженого:

      – Сандро, ступай-ка на кухню и съешь это, пока взрослые разговаривают.

      Я готова была ее расцеловать. Она уволокла мальчика из гостиной, прежде чем Массимо среагировал, и муж не успел поставить Сандро на ноги, чтобы повертеть и потыкать его в разные места, а потом, как обычно, заявить: «Не придуривайся. Всё у тебя в норме».

      Волна опасения схлынула, когда Сандро убежал, держась за руку Берил и прижимаясь к ее пышным бедрам, словно ища защиты в бурю.

      Массимо был явно раздосадован, но откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди, и выжидающе уставился на меня:

      – Ну, тогда слово тебе, Лара. Я знаю, как ты скучаешь по Кейтлин.

      Я пыталась нащупать хоть что-нибудь, что угодно, только не ту мысль, которая вертелась у меня в голове, затмевая все остальные, и готова была сорваться с языка. Безнадежно огляделась, чувствуя, как Массимо ерзает рядом. Старый шрам от собачьих зубов на тыльной стороне ладони стянулся и зудел, как всегда в тревожную минуту. Сбоку стояла вазочка с подснежниками.

      – Цветы, – выпалила я наконец, словно давая долгожданный ответ на приз в миллион фунтов. – Кейтлин выращивала замечательные цветы. – И приготовилась нахваливать ее нарциссы, гиацинты и крокусы.

      Все что угодно, лишь бы ненароком не вырвалось, что главное воспоминание о Кейтлин – как я ненавидела ее саму и ее идеальную жизнь.

      Глава седьмая

      Мэгги

      Теперь, когда уже не требовалось по утрам сидеть в своем магазине, размышляя, сколько платьев предстоит перешить, чтобы заплатить за новые футбольные бутсы Сэма, ко мне вернулась былая любовь к рукоделию. К середине марта Франческа стала намного враждебнее: выскакивала из комнаты, стоило мне войти; втискивалась между мной и Нико, если мы сидели рядом на диване; провоцировала Сэма дерзить мне. И вот тогда я обрела убежище в шитье.

      Мне нравилось укрываться в своем личном пространстве, где не надо постоянно держаться в тени и оправдываться за то, что я все еще смею дышать. На работе я знала все ответы. Клиенты надеялись на мою помощь и не принимались яростно возражать, стоило мне найти решение. За долгие часы, проведенные над пуговицами, подрубкой подола и пришиванием крючков, ноющее чувство, что я недостаточно хороша, утихало