Арап Петра Великого. Александр Пушкин

служанка за самопрялкою, и легкий шум ее веретена прерывал один тишину светлицы.

      – Кто здесь? – произнес слабый голос. Служанка встала тотчас, подошла к кровати и тихо приподняла полог. – Скоро ли рассветет? – спросила Наталья.

      – Теперь уже полдень, – отвечала служанка.

      – Ах боже мой, отчего же так темно?

      – Окна закрыты, барышня.

      – Дай же мне поскорее одеваться.

      – Нельзя, барышня, дохтур не приказал.

      – Разве я больна? давно ли?

      – Вот уж две недели.

      – Неужто? а мне казалось, будто я вчера только легла…

      Наташа умолкла; она старалась собрать рассеянные мысли. Что-то с нею случилось, но что именно? не могла вспомнить. Служанка все стояла перед нею, ожидая приказанья. В это время раздался снизу глухой шум.

      – Что такое? – спросила больная.

      – Господа откушали, – отвечала служанка; – встают из-за стола. Сейчас придет сюда Татьяна Афанасьевна.

      Наташа, казалось, обрадовалась; она махнула слабою рукою. Служанка задернула занавес и села опять за самопрялку.

      Через несколько минут из-за двери показалась голова в белом широком чепце с темными лентами, и спросили вполголоса:

      – Что Наташа?

      – Здравствуй, тетушка, – сказала тихо больная; и Татьяна Афанасьевна к ней поспешила.

      – Барышня в памяти, – сказала служанка, осторожно придвигая кресла.

      Старушка со слезами поцеловала бледное, томное лицо племянницы и села подле нее. Вслед за нею немец-лекарь, в черном кафтане и в ученом парике, вошел, пощупал у Наташи пульс и объявил по-латыни, а потом и по-русски, что опасность миновалась. Он потребовал бумаги и чернильницы, написал новый рецепт и уехал, а старушка встала и, снова поцеловав Наталью, с доброю вестью тотчас отправилась вниз к Гавриле Афанасьевичу.

      В гостиной, в мундире при шпаге, с шляпою в руках, сидел царский арап, почтительно разговаривая с Гаврилою Афанасьевичем. Корсаков, растянувшись на пуховом диване, слушал их рассеянно и дразнил заслуженную борзую собаку; наскуча сим занятием, он подошел к зеркалу, обыкновенному прибежищу его праздности, и в нем увидел Татьяну Афанасьевну, которая из-за двери делала брату незамечаемые знаки.

      – Вас зовут, Гаврила Афанасьевич, – сказал Корсаков, обратившись к нему и перебив речь Ибрагима. Гаврила Афанасьевич тотчас пошел к сестре и притворил за собою дверь.

      – Дивлюсь твоему терпению, – сказал Корсаков Ибрагиму. – Битый час слушаешь ты бредни о древности рода Лыковых и Ржевских и еще присовокупляешь к тому свои нравоучительные примечания! На твоем месте я бы плюнул на старого враля и весь его род, включая тут же и Наталию Гавриловну, которая жеманится, притворяется больной, слабой здоровьем… Скажи по совести, ужели ты влюблен в эту маленькую жеманницу? Послушай, Ибрагим, последуй хоть раз моему совету; право, я благоразумнее, чем кажусь. Брось эту блажную мысль. Не женись. Мне сдается, что твоя невеста никакого не имеет